Святитель Николай Сербский, (Велимирович)

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

По благословению Владыки Артемия, Епископа Рашко-Призренского

Посвящается узникам концлагерей, пострадавшим
во время Второй мировой войны

Содержание

ПРОЛОГ

Опасное веселье в бараке №99

Хотелось бы начать это повествование, как начинали древние летописцы: «Лета Господнего такого-то...», но не могу, ибо время, когда случилось то, о чем я буду рассказывать, никак нельзя назы­вать летом Господним, разве что Господь Бог, как и всегда, дозволял Солнцу светить добрым и злым и давал дождь праведным и неправедным Другими слова­ми, это было лето человеческое, а не Бо­жье. Ибо Господом попущено было грешным людям творить волю свою, а не волю Божью. Напрасно миллионы христиан утром и вечером читали Отче наш и говорили Богу: Да будет воля Твоя, яко на небеси (между ангелами) и на земли (между людьми). Воплощалась лишь воля человеческая, творились только дела человеческие, осуществлялись лишь планы людские, прославлялись только люди, которые уничтожали, убивали, разрушали, грабили, ненавидели - все ради счастья человеческого, помимо Бога и против воли Божьей.

Поэтому стыдно начинать, как на­чинали древние летописцы: «Лета Господнего...», чтобы не сваливать на пра­ведного Господа ответственность за все несправедливости дел и рук человечес^­ких, совершенных в то лето. Будет лучше начать так:

Лета человеческого 1944-го, месяца июля, на вождя немецкого народа Адольфа Гитлера было совершено покушение со стороны немецких генералов, среди которых было несколько знаменитых полководцев. В первом сообщении об этом покушении говорилось, что Гитлер убит. Это вызвало великую радость по всему свету, кроме стран Оси Берлин Рим-Токио. Достигли эти вести и концентрационных лагерей в Германии, в кото­рых томились в рабстве миллионы узни­ков, представителей всех наций на свете, надеясь на скорое освобождение и возвращение домой. Гитлер намеренно взращи­вал высокомерное презрение немцев ко всем народам, чем, естественно, вызвал в ответ ненависть всех народов к немцам.

Весть о смерти Гитлера достигла и концлагеря, который в сербском пере­воде назывался Еловый лес, и радость уз­ников, томящихся по баракам, была так велика, что ее не удалось скрыть. Ра­дость эта выразилась бурным ликовани­ем заключенных в бараке №99.

Однако Гитлер остался жив, и пронес­шиеся слухи были опровергнуты. Вско­ре поступило указание ликвидировать всех, кто хоть каким-то образом выра­жал свою радость по поводу будто бы ус­пешного покушения на жизнь Фюрера. Комендантам всех концлагерей было приказано умертвить, как «мятежни­ков», всех тех, кто одобрил покушение на всемогущего вождя Рейха. И приказ этот был выполнен, то есть по всем ла­герям была проведена кровавая «чистка». В течение нескольких дней после полуночи ночную тишину разрывали прощальные пулеметные очереди, кото­рыми люди вершили жуткую волю свою, а не благую волю Божью.

В бараке №99 были, в основном, сербы, но вместе с ними временно находи­лись несколько американцев, индийцев, негров, русских, норвежцев и поляков. Старшим по бараку был серб, капитан запаса Спас Спасович, до войны учи^­тель истории в какой-то гимназии.

А начальником лагеря был доктор Ио­ган Адлер, полковник запаса и преподаватель истории в университете. Доктор Адлер очень ценил Спаса Спасовича за его знания, а еще больше за его редкост^­ную порядочность и скромность.

Однако приказ есть приказ. Комен­дант лагеря должен был ликвидировать многих «бунтовщиков», и прежде всего узников из барака N99.

Доктор Адлер был лютеранин и пури­тански ценил истину и порядочность выше всех схоластических полуистин и этических адвокатур. 3ная Спаса как че­ловека настоящего и порядочного, он хотел его во что бы то ни стало спасти и не допустить, чтобы кровь этого правед­ника пала на него и на его детей.

Однако Адлер был в то же время убеж­денный национал-социалист и верный сторонник Гитлера, когда дело касалось внутренних социальных реформ. Его  вопрос: как же все-таки спасти Спаса, старшего по самому мятежному бараку?

После бессонной ночи комендант об­ратился в соответствующие органы с просьбой дать ему срок семь дней, что­бы провести расследование. Разрешение было получено. Однако в дивизии было несколько завистников, которые недолюбливали Адлера из-за симпатий к нему Гитлера. Поэтому к нему направи­ли одного сурового гестаповца, обер­штурмбанфюрера, чтобы контролировать, как он ведет суд над «бунтовщиками», и в дальнейшим осудить за мяг­кость и снисходительность.

И вот началось судебное расследование мятежа узников из барака N99, и в первую очередь предстал перед судом стар­ший по бараку капитан Спас Спасович.

ПЕРВАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь с воскресенья на понедельник

Доктор Адлер созвал лагерный воен­ный суд, пригласил представителя Тай­ной государственной полиции (кото­рый, по правде говоря, сам напросился) и открыл судебное заседание по делу старшего по бараку N99.

- Как тебя зовут?

- Спас Спасович.

- Что значит это имя?

- Оно означает Иисус Иисусович.

- А не еврейское ли это имя?

- Когда-то было еврейское, а теперь христианское.

- Кто ты по национальности и какой веры?

- Я серб православного вероиспове­дания.

- Образование у тебя университетское?

- Да.

- В какой области науки ты специа^­лист?

- Я богослов и историк.

- Почему же в двух, а не в одной?

- Я считаю, что эти две науки неразделимы, одна без другой не имеет смысла.

- Членом какой политической партии являешься?

- Никакой.

- Почему?

- Потому, что убежден: любая политическая партия обещает больше, чем мо­жет дать, и поэтому ведет народ в 3емлю недостижимую.

- Что это за страна такая?

- 3емля недостижимая - это своего рода рай земной для избранного народа, призрачная страна счастья, которую по­литические вожди всегда обещают наро­ду но, покуда не умрут, никогда не увидят.

- Думаешь ли ты так же и о политических партиях и теориях всей Европы?

- Да, во всей Европе все партии сей­час такие же.

- И о коммунистах? - Конечно.

- И о национал-социализме? - Да.

- Еще раз: ты считаешь, что наша немецкая национал-социалистическая партия ведет немецкий народ в призра­чную 3емлю недостижимую, откуда нет возврата?

- Совершенно верно.

- Может, это в тебе говорит нена­висть к немцам?

- Если бы я судил немцев по их престу­плениями против моего народа, моя ненависть была бы оправданна. Однако я знал и других немцев, поэтому у меня нет ненависти к немецкому народу вообще.

Услышав это, гестаповец стукнул кула­ком по столу и воскликнул:

- Господин председатель, расстреляй­те его немедленно и не теряйте время! Доктор Адлер дотронулся до его руки и спокойно сказал:

- Будьте терпеливы, у нас в распоря­жении целых семь дней. Он, как стар­ший по бараку, должен отвечать боль­ше всех, поэтому мы должны задер­жаться на нем дольше других. - Потом он повернулся к узнику и довольно рез­ко сказал: - Полегче, Спасович, думай, что говоришь. Голова твоя на ниточке висит.

- Нет, господин полковник. Я вижу, что моя голова не на ниточке висит, а я держу ее, отсеченную, в своих руках, как святой Иоанн на иконе.

Перекрестный допрос был продолжен. Первый судья: Для Сербии война за­кончилась в 1941 году, почему же ты сра­зу же не сдался, но, как бунтовщик, по­дался в горы?

Спас Война и сегодня не закончена. А я и в регулярной армии, как офицер, и в горах, как «бунтовщик», как вы ме­ня называете, был одним и тем же - сербским солдатом против немецких солдат.

Первый судья: Кто заставил тебя уй­ти в горы?

Спас: Немцы. Гестаповец: Как это?

Спас: А вот как. В сорок первом я ви­дел, как немцы расстреляли три тысячи невинных сербов за 30 немцев, которых патриоты генерала Драже Михайлови­ча убили в стычке на дороге Крагуе­вац - Горни Милановац. Я содрогнулся от такой бесчеловечности и ушел в го­ры, чтобы, живя со зверями, защищать свой народ и погибнуть в честной борь­бе за Честной Крест. Я поступил по при­меру моих крестоносных предков, из ко­торых один говорил княгине Милице: «Мы идем с братьями на поле Косово за крест честной погибнуть».

Второй судья: А разве наш Вождь не пошел на Россию в крестовый поход против безбожников?

Спас: Да, пошел, но не во имя Честно­го Креста, а во имя свастики - сломан­ного нехристианского креста, который этически стоит даже ниже, чем полумесяц. Из-за этого никто в Европе не ото­звался на его призыв отправиться в так называемый «крестовый поход».

- Это неправда! - крикнул гестаповец и со всей силы грохнул кулаком по сто­лу. - Это ложь, что никто не отозвался. Многие отозвались.

Спас: Никто не отозвался по совести и доброй воле, но присоединились или из страха, или с расчетом на материаль­ную выгоду. Поэтому те, что отозвались, были скорее обузой для немецкой ар­мии, чем помощниками. Разве не так? - Правильно! - решился воскликнуть один из нижних чинов.

Гестаповец посмотрел на него убийст­венным взглядом, и тот испуганно опус­тил голову и проглотил язык.

Последовало много других вопросов, после чего явился один из следователей, который делал обыск в бараке №99, и показал связку листов бумаги.

- Эту рукопись, господа, я нашел в со­ломенном тюфяке капитана Спасовича. Кладу ее на всеобщее обозрение. Написана сербской кириллицей, но так непо­нятно и сокращенно, что никто из на­ших переводчиков не смог прочитать. Будто зашифровано.

Председатель: Это твой дневник, Спасович?

Спас: Нет, не дневник, господин пол­ковник, а так, некоторые мои мысли и наблюдения общей природы.

Председатель: Ты должен перепи­сать его начисто, чтобы мы смогли по­нять, что это. Даю тебе два дня, понял?

Спас: Понял.

3атем Спаса отвели в одиночку. А ког­да дверь за Спасом закрылась, гестапо­вец крикнул:

- Расстрелять его сегодня же ночью! - Его нетрудно расстрелять, - отве­тил полковник Адлер, - он в наших ру­ках. Приговор ему и всем остальным бу­дет вынесен в следующую субботу. Однако без ведома доктора Адлера в ту ночь было расстреляно 25 узников из барака N99.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава первая

Путники, странники и гости

В Священном Писании Божием много раз говорится, что мы странники и гос­ти на этом свете. Но даже если об этом и не было бы сказано в Священном Пи­сании, каждый разумный человек вско­ре понимает это. Размышляя о жизни на этом свете и посещая кладбища, и старые и новые, каждый разумный че­ловек неминуемо доходит до осознания этого.

А как только он дойдет до осознания этого очевидного факта, разумный че­ловек мучительно ищет ответы на три вопроса:

Если мы путники, то где цель нашего путешествия?

Если мы чужие на этом свете, то где наше отечество?

Если мы гости, то у кого мы в гостях? На Балканах, всегда и всюду, можно услышать ответы на эти три главных воп­роса жизни. Причем ответы дают про­стые люди, самые простые мужчины и женщины, ибо привилегия простого христианского народа в том, что, не зная многого, он знает главное.

И поэтому на первый вопрос: «Если мы путники, то где цель нашего путешествия?», народ отвечает: Мы не от мира сего, но с того света. Или отвечает так: Мы от неба, а не от земли.

А на второй вопрос: «Если мы чужие на этом свете, то где наше отечество?», народ отвечает: Отечество наше там, где Отец наш. Или отвечает иначе: На этом свете мы чужаки, а на том мы дома.

И на третий вопрос: «Если мы гости, то у кого мы в гостях?», народ отвечает: Слава Богу, мы Его гости на земле.

Многомиллионные массы народные на наших святых Балканах на протяжении веков и из поколения в поколение давали именно такие типичные ответы. Итак, Мы не от мира сего, но с того света. Отечество наше там, где Отец наш. На этом свете мы чужаки, а на том мы дома. Слава Богу, мы Его гости на земле.

В этих простых недвусмысленных от­ветах выражено наше позитивное пони­мание жизни. В этом целиком вся жиз­ненная философия, которая никого не довела до разочарования и самоубийст­ва. В ней из века в век легко сочетались и упорядочивались личная жизнь человека и общественная жизнь людей. Разочарование постоянно сопровождает тех, кто, стремясь возвыситься над людьми, попадают в тень людскую.

В первую очередь это материалисты и агностики, два типа людей, рассадник которых в Европе.

Материалисты отвечают на эти три воп­роса по-своему.

На первый вопрос они дают такой ответ: Мы не согласны, что все мы на зем­ле лишь путники, но считаем, что мы продукт земли, подобно личинкам и моллюскам. Земля нас создает и прини­мает. На земле все человеческое начина­ется и все заканчивается.

На второй вопрос они отвечают так: Мы не странники на земле, но хозяева и повелители. Земля наша единственная родина.

На третий вопрос они категорически заявляют: Мы не гости на этом свете, но хозяева. Если мы и гостим, то гостим са­ми у себя, на земле.

Материалисты, на основе своей тео­рии, полагают, что душа человека - то же, что и ногти на руках. Куда идут отстриженные ногти, туда же и душа.

Агностики на эти вопросы отвечают по-своему:

На первый вопрос они отвечают так: Мы чувствуем, что мы путники, но не знаем ни начала нашего пути, ни цели нашего путешествия.

На второй вопрос они в сомнении от­вечают: Мы замечаем, что мы странни­ки на этом свете, но не знаем, где наше настоящее отечество.

На третий вопрос: Мы догадываемся, что мы чьи-то гости на земле, но не зна­ем, у кого мы в гостях.

Более тысячи лет назад христианская Европа знала, как ясно и правильно от­вечать на эти вопросы. Поистине она отвечала яснее и логичнее, чем язычес­кие Эллада, Египет, Персия или Индия, ибо она руководствовалась Логосом Бо­жественным, который сошел с неба, что­бы правильной логикой небесной заме­нить ошибочную логику земную. И, кро­ме того:

чтобы явиться на земле и объявить людям истину Своей Сущностью и в Сво­ей Сущности; чтобы дать отдохнуть че­ловечеству, уставшему от поисков исти­ны в вещах и от поклонения вещам, ибо в чем люди видели истину, тому они и по­клонялись, будь то вещи или личности;

чтобы вывести разум человеческий из тени природы и направить его на покло­нение истине в Сущности единого Бога;

чтобы помочь людям отличать истину от символов истины, которыми являют­ся вещи и факты; чтобы научить людей ценить и любить личность человека из-за Личности Творца, Который над ми­ром и над всем в мире.

Так было в старой христианской Евро­пе, где философы, ученые и властители были единодушны с массами простого крещеного народа в ответах на эти три вопроса и не обособлялись от народа.

Однако за последние несколько столе­тий народы Западной Европы вовлек­лись в ярые споры и лютую борьбу со своей Церковью или, вернее, со своей церковной иерархией. И в этой борьбе народы захлебнулись кровью больше, чем в войнах с гуннами и сарацинами. Ужасы братской крови затмили дотоле ясные духовные горизонты европейцев и отвратили многих умных, но озлобленных сынов Церкви от Божественного Логоса и от небесной правильной ло­гики, вернув их к ошибочной земной ло­гике языческих времен. И было все именно так, как в сильных выражениях описывал апостол Петр (2 Пет. 1 - 22). То есть, познав истину в едином лично­стном Боге, они повернулись к немощ­ным стихиям мира и бессловесным предметам природы, чтобы спрашивать у них об истине, и, наконец, собрание всех вещей в природе провозгласили бо­жеством. Ибо в чем они видели истину, тому и поклонялись.

Жесткие церковные иерархи и озлоб­ленная интеллигенция превратили христианскую Европу в «жилище, разделен­ное в самом себе». Как можно жить в та­ком доме? Кровля и стены духовной Ев­ропы рухнули еще во времена ранних поколений, раскидав дрова в очаге. А на глазах нашего поколения, во время Пер­вой мировой и Второй мировой войны (фактически, не мировой, а европей­ской) и фундамент лопнул.

Как страшно слово апостольское, ска­занное о древних язычниках: когда помыслили, что мудры, обезумели. Еще страшнее пророчество одного святого и прозорли­вого человека о нео-язычниках: «Насту­пят времена, - предсказал Антоний Ве­ликий, - когда миром овладеет такое бе­зумие, что сумасшедшие будут считать ра­зумных безумными, а себя разумными».

Если бы европейские материалисты и идеалисты скрывали свое безумие в себе и держали бы свою беду при себе, они были бы малыми вредителями. Однако характерная особенность сумасшедших, охваченных манией величия, учить дру­гих, поэтому беда разрастается. Гони­мые духом беспокойства, они навязыва­ются обществу в учители и вожди, при­нося народам большой вред.

Обычно искусные на перо и пламен­ные в речах, они очаровывают простой народ видениями некой земли обетован­ной, или рая на земле, которая манит их, как фата-Моргана в пустыне. Когда лже­учители достигают власти, волшебные видения призрачной страны счастья отдаляются, бледнеют и исчезают. И тогда грубая реальность пустыни еще страш­нее печет и ранит. А разочарованные люди и народы проклинают болезнен­ную мечту своих вождей, которая приве­ла их не в землю обетованную, не в земной рай, но туда, откуда нет возврата, - в Зе­млю недостижимую.

ВТОРАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь с понедельника на вторник

Два вооруженных охранника ввели Спа­са в зал суда. Спас слегка кивнул судьям.

Председатель: Спас Спасович?

Спас: Я, господин полковник.

Председатель: Скажи-ка, есть ли у те­бя храбрость говорить правду и тогда, ко­гда это было бы опасно для твоей жизни?

Спас: Правда никогда не представляет опасности для жизни, лишь ложь опасна.

Председатель: Ты так думаешь?

Спас: Истина и жизнь неотделимы друг от друга, как глаза и зрение, по сло­ву Того, Кто сказал: Я есть истина и жизнь.

- Ты имеешь в виду того Иисуса, ев­рея? - вскинулся гестаповец.

Спас: Я имею в виду, господин оберштурмбанфюрер, Господа Иисуса Хри­ста, который был столько же евреем, сколько и немцем, и испанцем, и сер­бом, и американцем, и азиатом, и афри­канцем. Он называл себя «сыном чело­веческим», а не сыном еврейским.

- Ха-ха-ха! - злобно рассмеялся геста­повец. - Скажи еще и негром, и папуасом!

Спас: Да, и негром, и папуасом, и все­ми остальными, чтобы всех спасти, как Мессия и Человеколюбец.

Гестаповец: Я считаю, что ты нано­сишь вред немецкой расе, когда называ­ешь этого мечтателя немцем.

Спас: А я уверен, что большинство не­мецкого народа считают это не вредом, а великой честью.

Гестаповец Мы, во главе с нашим ге­ниальным Вождем, идем по пути излече­ния всего немецкого народа от этого ве­кового заблуждения, и мы отвратим наш народ от мягкотелого Иисуса и вернем его к вере наших тевтонских предков в богов силы и стойкости, мужества и по­беды. Мы высшая раса, которая слишком долго была обманута сладостными мечтами этого еврейского Помазанни­ка. Он отбросил нас назад и уравнял со слабаками и рабами. Сейчас мы нашли своего настоящего мессию и, вырвав свою судьбу из немощных рук еврейско­го пророка, отдали ее в железные руки нашего национального мессии, Адоль­фа Гитлера. Наша задача владеть мечом Зигфрида, а не рабски плакать перед крестом или с крестом. Понял?

Спас: Слова понимаю, но боюсь, не понимаю их смысл. Зачастую, не меч, но именно слезы поворачивали судьбы лю­дей к добру.

Гестаповец: Мы оставим вам, славя­нам, незавидную роль плакать вместе с плачевным Христом, прислуживая нам, более сильному народу, и батрача на нас. Всегда высшие расы господствова­ли над низшими. Это азбука мировой ис­тории, которую ты, жалкий учителишка истории, еще не понял.

Спас: Я могу только удивляться ваше­му красноречию, господин оберштурмбанфюрер, но и огорчаться из-за такого вашего толкования истории. Не хотите ли вы сказать, что если какая-то жесто­кая банда, не связанная моральными за­конами, неожиданно нападет на один мирный культурный город, ограбит и разрушит его, а жителей перебьет или отведет в рабство, то это означает, что некая высшая раса стала полноправным властителем некой низшей расы?

Гестаповец: Например?

Спас: Например, когда дикие хикси или разнузданные мамелюки опустоши­ли культурный Египет. Или когда крово­жадный Тамерлан разорил христиан­скую Армению и цивилизованную Пер­сию. Или когда свирепые сельджуки и османы погубили Малую Азию и Визан­тию. Или, например...

- Или, например, - закричал разъя­ренный гестаповец, - когда «дикие гер­манцы» поработили «высокообразован­ных» свинопасов-сербов, это ты хотел сказать, а?

Спас: Это вы сказали.

Гестаповец: А ты что говоришь, раб?

Спас: А я говорю, что мы, сербы, не сердимся, когда вы называете нас свино­пасами, как и немцы не должны сер­диться, когда мы называем их медника­ми или точильщиками. Мы выращивали свиней и отдавали их немцам за котлы и колеса. Ни то, ни другое занятие не име­ют ничего общего с образованностью. И свинопасы, и медники могут быть или образованными, или необразованными.

Гестаповец: Так кто же, по-твоему, об­разованный человек?

Спас: Тот, кто носит образ Божий, лик Божий в своей душе и стыд на своем лице. О таком мы, сербы, говорим, что он образованный, порядочный человек.

Гестаповец: А кто, по-твоему, необра­зованный и непорядочный? (Гестаповец задал этот вопрос, но, не слушая Спаса, повернулся к сидевшему рядом офицеру и что-то стал говорить ему).

Спас: Необразованный - это такой человек, который изгнал образ, то есть

лик Божий из своей души и румянец стыда с лица своего. Как, например, ког­да медники нападут на землю свинопа­сов и, ценя свиней выше людей, отни­мут у народа всех свиней, да еще и все котлы и все колеса, и отправят в свою страну.

Председатель (резко): Следи за свои­ми словами, Спасович! Скажи по-друго­му, что ты хотел сказать.

Спас:Я хотел сказать, что Ранке и Ге­те лучше думали о сербах, чем господин оберштурмбанфюрер.

Гестаповец: Не важно, что древние немцы думали о вас и обо всех осталь­ных. Они жили в зачарованном кругу ло­жной и унижающей религии. Важно, что наш победоносный Вождь совер­шил переворот в истории немецкого на­рода и в истории мира. Он переоценил все ценности и, отбросив грязь, выбрал золото. Он есть начало новой истории немцев. Он возвел немецкий народ на пьедестал господствующей нации, как и должно быть. Ты понял?

Спас: Любой вождь любого крещено­го народа, который, отвергая Христа, хочет осчастливить свой народ, приве­дет свой народ не в счастливую землю обетованную, но в призрачную Землю не­достижимую, откуда нет возврата. Это неминуемо и неизбежно.

Гестаповец побледнел от гнева и наце­лил Вальтер в грудь Спаса Спасовича, крича:

- Эта скотина оскорбляет нашего Фю­рера! Его надо судить вот как...

Тут доктор Адлер схватил его за руку, но пистолет выстрелил, пуля попала в окно, и стекло разлетелось вдребезги.

Председатель: Коллега, я не могу не удивляться, зачем вы задаете обвиняе­мому такие общие вопросы, по которым он имеет право думать что угодно? За­чем вы отдаляетесь от нашей темы? А те­бе, Спасович, еще раз строго напоми­наю, чтобы ты не смел больше оскорб­лять национальные чувства немцев. Да­вайте, господа следователи, вернемся к делу.

Следователь: Все заключенные из ба­рака N99 признают, что радовались в ту ночь, когда услышали о гибели Гитлера. Они утверждают, что старший по бара­ку Спасович радовался вместе с ними.

Председатель: Что ты можешь отве­тить на это, Спасович?

Спас: Действительно, все мы в ту ночь радовались, но не смерти Гитлера, а предчувствуя скорое возвращение на родину.

Следователь: Это просто казуистика. Спас: Ничуть не бывало, господин следователь. Радость всех моих людей была естественна и незлобна. Тоска по родине и по своим семьям мучила их и иссушила больше, чем все беды лагер­ной жизни. Они радовались той самой радостью, какой радовались бы, если бы пришел сам Гитлер и сказал: «Вы свобод­ны, идите! » Они были бы одинаково благодарны и мертвому, и живому Гитле­ру, только бы их отпустили на свободу.

Председатель: Это ты, Спасович, по своему обыкновению, хочешь оправдать своих людей, которых, знаю, лю­бишь. Однако на судебном языке это на­зывается ложью.

Спас: Говоря неправду, я лишь повре­дил бы самому себе, как если бы я украл или убил.

Следователь: Двадцать пять человек из барака N99 попытались бежать сегод­ня ночью, но были схвачены и расстреля­ны. Если бы они считали себя такими невинными, как их представляет обвиняе­мый, они не убегали бы от праведного су­да. Однако они бежали, потому что знали, что виноваты. Скорее всего и обвиняе­мый Спасович сделал бы попытку к бегст­ву, если бы получил такую возможность.

Председатель (взволнованно): Я не верю, что Спасович попытался бы бе­жать, даже если бы со всех ворот был бы снят караул.

Следователь испытующе и недоумевающе взглянул на доктора Адлера.

Спас: Благодарю вас, господин пол­ковник, что сказали обо мне правду. От судьбы не уйдешь. И мои друзья, если они и вправду пытались бежать, в чем я... поступили глупо. Но их поступок мо­жно объяснить страхом за свою жизнь. Узнав, что старший по бараку схвачен и предан суду, они, естественно, испуга­лись за себя.

Первый судья: Почему ты не воспре­пятствовал дикому веселью в твоем ба­раке или не заявил об этом немецкому начальнику охраны?

Спас: Я не помешал общей радости и не заявил о веселье в бараке потому, что это было выражение тоски по Родине, а не мстительность. Веселье моих людей ни на политическую ситуацию не по­влияло, ни судьбу немецкого народа не изменило, и не нанесло никому ни малейшего вреда. Поэтому я беру на себя смелость просить вас, господа судьи, как людей просвещенных, не придавать большого значения этому стихийному веселью и пощадить моих людей. Рас­стреляйте одного меня, но не потому, что я и вправду виноват, а чтобы вы ос­вободились от своих сомнений. Для меня будет радость умереть ради друзей своих, а им будет радость остаться в жи­вых. Своей смертью я ничего не теряю, а они и вы что-то приобретете - хотя бы иллюзию пользы.

Первый судья: Ты фантазируешь и плетешь чепуху. Если ты намеренно фантазируешь, мы тебя расстреляем, ес­ли ненамеренно, отправим в сумасшед­ший дом.

Спас: Поступайте со мной так, как считаете нужным. А что касается фанта­зий и реальности, подумайте и решите, кто больший реалист: тот, кто видит Лу­ну за триста тысяч километров над Зем­лей, или тот, кто смотрит на ее отраже­ние в луже у себя под ногами и видит, как она из воды смеется над тем, кто хо­чет ее рукой схватить?

И в эту ночь с понедельника на вторник было расстреляно 25 узников барака N99.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава вторая

Этика и техника

Первоначально религия была матерью и этики, и техники. Первоначально религия была родником, бьющим ключом из потаенных глу­бин, этика - живоносной рекой, а тех­ника - вспомогательными каналами, по которым вода из той реки подводилась ко всем местам жизни человеческой.

Господь даровал людям закон верова­ния, закон обладания и знание техники. По непосредственному наставлению Божьему Ной соорудил ковчег, который совершил одно из самых длительных пу­тешествий в истории мореходства.

По непосредственному вдохновению Божьему Веселеил был исполнен Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством, работать из золота, се­ребра и меди, резать камни для вставлива­ния и резать дерево для всякого дела (Исх. 31, 2 - 5).

Точно так же и храм Соломона, одно из древнейших чудес света, воздвигли лю­ди, вдохновленные Духом Божьим и нау­ченные рукой Господней (3 Цар. 6). Так свидетельствует Священное Писание.

Итак, Причиной истинной веры, доб­рого обладания и технического знания у людей был Господь. Покуда люди непре­станно ощущали присутствие Господа над собой, перед собой и рядом с собой, как они чувствуют воздух и свет, до тех пор они приписывали и посвящали все свои технические свершения и дела рук своих Господу, Творцу и Вдохновителю.

А когда ощущение присутствия Божь­его притупилось и духовное зрение помутилось, тогда у мастеров и специали­стов появилась гордыня, и они начали дела рук своих (и здания, и изделия кус­тарей, и изобретения) приписывать ис­ключительно самим себе и - злоупотреблять этим. Так на технику надвинулась тень проклятия.

Многие жалуются на технику. Многие обвиняют современную тех­нику во всех несчастьях на свете.

А виновата ли техника? Или виноваты те, которые создают технику и управля­ют ею?

Разве виноват деревянный крест, если кого-то распинают на нем? Или молоток, если им сосед соседу разобьет голову?

Техника бесчувственна к добру и злу. Одни и те же трубы можно использо­вать и для подведения родниковой во­ды, и для отведения нечистот из туалета. Зло происходит не от мертвой техни­ки, но от мертвых сердец людских.

При полном осознании присутствия Господа и без гордости соорудил Ной чу­десный ковчег во спасение свое и ново­го человечества.

При помрачении сознания о Божьем присутствии горделивые люди догово­рились: «Давайте соорудим город и баш­ню до небес и прославим свои имена».

Однако Господь посрамил их смешени­ем языков и рассеял их оттуда по всей зем­ле; и они перестали строить город и башню. Посему дано ему имя Вавилон, ибо там сме­шал Господь язык всей земли, и оттуда рассе­ял их Господь по всей земле (Быт. 11, 8 - 9). Так строилась Вавилонская башня.

Когда Соломон завершил строитель­ство величественного храма, он поднял руки к небу и смиренно взмолился: Поис­тине, Богу ли жить на земле? Небо и небо не­бес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил имени Твоему (3 Цар. 7, 27). И это чудесное здание простояло одиннадцать веков, но было разрушено и превратилось в прах и пепел тогда, ко­гда безбожные потомки Соломона сде­лали дом молитвы домом торговли.

Следовательно, тот храм держался многие века не заслугой техники, и ис­чез с лица земли не из-за технических ошибок. Техника глуха, нема и не несет ответственности. Она полностью зави­сит от этики, а этика - от веры.

Всем известна повесть о царе Навуходоносоре. Он построил Вавилон с ог­ромными дворцами и висящими сада­ми, водопроводами и каналами, со всем техническим искусством и красотами, каких мир дотоле не видывал. Посмот­рел царь с крыши своего дворца на город, распростершийся внизу, и сказал: это ли не величественный Вавилон, который построил я в доме царства силою моего могущества и во славу моего величия. Еще речь сия была в устах его, как с неба раздал­ся голос: тебе говорят, царь Навуходоносор: царство отошло от тебя! (Дан. 4, 27 - 28). И как только он произнес эти кич­ливые слова, Господь поразил его поме­шательством, и он сошел с ума и провел в безумии семь лет, как зверь среди зве­рей лесных. А от его великого Вавилона осталась груда развалин, и стал он жили­щем шакалов, ужасом и посмеянием, без жителей (Иер. 51, 37), точно, как предре­кал пророк Иеремия. Всюду, где бы лю­ди ни потеряли страх Божий и ни нару­шили моральный закон Божий, тут же достижения человеческой техники превращаются в прах, из которого и были созданы.

Точно так же и Эйфелева башня, и не­мецкие готические соборы, и американ­ские небоскребы - вершины человечес­кого мастерства в строительстве - обру­шатся и превратятся в бесформенную кучу праха, если гордость людская (к то­му же еще и христианская) и противле­ние людей Богу превысит меру и надо­ест долготерпеливому Творцу.

Отчего погибли столь блистательные цивилизации и ушли глубоко под землю, так что поверх них пахарь пашет ниву, не подозревая о существовании их ба­шен и скелетов под своим плугом?

Почему от всего несравненного мра­морного зодчества эллинов не осталось ничего, кроме вампирски щербатого Ак­рополя?

И как могла дерзнуть земля скрыть от Солнца и от взгляда людского титаниче­ские храмы в Балбеке и Египте, а также блистательные города Эгбатан, Персе­полис, Тир, Сидон и Трою, где по ним теперь мирно пасутся коровы и роются свиньи, а чабаны сооружают из разбросанных мраморных колонн загоны для скота?

Почему исчезли без следа гордые го­рода и храмы и крепости Монтесумы, и царей мексиканских, и весьма культур­ных инков и перуанцев?

Чья немилосердная рука навалила го­ры грязи на все эти сооружения, кото­рые по красоте, искусству и технике могли бы соревноваться с самыми выда­ющимися достижениями зодчества сов­ременности?

Почему прерываются, а не продолжа­ются цивилизации человечества?

Все это потому, что не было угодно Святейшему Господу Богу. Все пропав­шие цивилизации разрушило не время, не несовершенство техники, но грех против святой веры и святой этики. Не­совершенство этическое, а не техничес­кое похоронило их в бездонном мраке.

И ты Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься (Мф. 9, 23). Это пророчество Христа в те дни, когда Каперна­ум блистал своей технической культу­рой и был известен как величествен­ный город на берегу Тивериадского озе­ра, исполнилось. И так страшно испол­нилось, что сегодня путешественник оказывается в пустынном месте, покры­том густым репейником, кишащим зме­ями, и испуганно вопрошает: «Неужели это возможно, чтобы это гнусное место некогда было обиталищем людей, и здесь высился богатый и гордый город Капернаум?»

Наша Евангельская этика постоянна и неизменна, а техника изменяется. Эти­ка - госпожа, а техника ее служанка. По­этому этика должна контролировать тех­нику. Непреходящие ценности находят­ся в области этики, а не в технике. Тяж­ко народу, который видит цель челове­ческой жизни в технике и весь свой труд до пота жертвует ради усовершенствова­ния техники, волоча за собой этику, как Ахилл мертвого Гектора, привязанного к колеснице. Такой народ может суметь все свои города украсить слоновой ко­стью и золотом, подобно царским пала­там народа Израильского. Однако в их городах будут жить Ахавы и Иезавели, а последнее слово будет за псами - за пса­ми, а не за людьми (3 Цар. 22, 38).

Выбор между порядочностью и мас­терством легок. Человек порядочный, но без мастерства ценится и в наше вре­мя выше, чем умелый, но не порядоч­ный. Это справедливо и на Востоке, и на Западе, и на севере, и на юге и сегод­ня так же, как и во времена пророка Исаии.

Техника изменяет отношение челове­ка к природе, но никак не к человеку и не к Богу. Кто думает по-другому, тот це­нит вещи выше личности, а прах - вы­ше, чем дух.

Жуткая трагедия нашего времени со­стоит в войне между людьми и Богом. Бог хочет возвысить личность человека над бессловесными тварями, а люди хо­тят утопить и свою, и Божью личность, фактически, приравняв их к вещам.

Многие люди, не имеющие духовного и морального опыта, создают из совре­менной техники идола, которому покло­няются, и призывают все другие народы приносить жертвы этому идолу, что не­счастные народы вынуждены делать. Сколько здесь жертв, сколько крови!

Кто глух, тот не слышит, как этика, за­глушая пушки, взывает к нашему поколе­нию: Не тем путем идете, люди! Этот путь ведет в призрачную Землю недости­жимую, откуда нет возврата.

ТРЕТЬЯ НОЧЬ СУДА

Ночь со вторника на среду

В эту ночь Спас Спасович выглядел очень изнуренным, лицо его потемнело, воло­сы растрепались, в беспорядке падали на лоб и застилали глаза.

Председатель: Спас Спасович?

Спас: Здесь, господин полковник.

Председатель: Почему ты такой лох­матый?

Спас: Причесываюсь пятерней, гос­подин полковник. Общий смех.

Председатель: Перед нами протокол твоего допроса в Белграде. Припомина­ешь, что ты тогда говорил?

Спас: Отлично помню.

Председатель: Берегись противоре­чий. В какой части ты тогда служил?

Спас: В отряде майора Кесеровича.

Председатель: В горах Рудника?

Спас: Нет, близ Капаоника.

Председатель: Правда ли, что ты спас жизнь одного немецкого капитана и двадцати наших солдат, которых твои люди схватили и хотели расстрелять?

Спас: Правда, господин полковник.

Председатель: Такой поступок дела­ет тебе честь.

Спас: Это не моя заслуга, но моих сербских предков, которые пленных врагов не убивали. Я поступил так же, как они, и это все.

Председатель: Как кто, например?

Спас: Как, например, князь Милош, который взял в плен Али-пашу под Дублей. Князь не только сохранил ему жизнь, но и вернул оружие и отнятую было одежду, накормил его воинов и под охраной конвоя переправил всех их через Дрину в Боснию.

Председатель: Когда это было?

Спас: В 1815 году. Это лишь один из бесчисленных примеров. Так поступали и король Стефан Дечанский, и царь Ду­шан шестьсот лет назад. Мы поступаем так и сегодня, хотя никто их наших про­тивников этого рыцарского правила не придерживается.

Гестаповец скрипнул зубами.

Председатель: Правда ли, что ты по­мог поручику Недичу бежать из лагеря в Банице?

Спас: Я был очевидцем, как Недич пе­релезал через проволочное огражде­ние, но ничем ему не помогал, да этому исполину и не нужна была ничья по­мощь.

Председатель: Когда в том же самом лагере немецкие охранники били одно­го коммуниста, ты кричал и на охранни­ков, и ругал коммуниста. Как же ты, как патриот, мог ругать коммуниста?

Спас: Я, как человек, а не как патриот, ругал человека, а не коммуниста. А что касается охранников, то в свободной стране строго наказывают даже тех, кто бьет и мучает собак.

Гестаповец (в ярости): И мы, немцы,

наказываем тех, кто мучает невинных животных. Однако и ты, и тот комму­нист - скоты и хуже собак. Понял?

Спас: Не понял, господин оберштурм­банфюрер.

Гестаповец (грозя кулаком): Пой­мешь!

Председатель: В этом протоколе на­писано и о другой твоей дерзости. Ког­да комендант лагеря в Саймиште... Да, но сначала уточним. Ты из лагеря в Ба­нице был переведен в лагерь в Саймиш­те, так?

Спас: Так.

Председатель: Значит, когда комен­дант лагеря в Саймиште приказал сер­бам часами, без остановки, ползать по грязи, ты подошел к нему, выразительно посмотрел в глаза и крикнул: «Вы, госпо­дин, не только враг Господа Бога и серб­ского народа, но враг и своего немецко­го народа, если так бесчеловечно посту­паете с людьми. Знайте, - сказал ты, - что из-за ваших преступлений будет же­стоко страдать весь немецкий народ».

Спас: Все так и было, господин пол­ковник. Упрек жестокий, но заслужен­ный.

Тут разъяренный гестаповец подско­чил к Спасу и влепил ему пощечину. Спас отшатнулся, но устоял на ногах и подставил ему другую щеку. Гестаповец ударил его и по другой щеке. Спас опять пошатнулся.

Спас (выпрямляясь): Так, теперь мы квиты!

Председатель (сердито гестаповцу): Оставьте свои методы! Я не могу больше. Допрашивайте вы, господин судья.

Первый судья: Продолжим. Когда те­бя выпустили из лагеря в Саймиште, по­чему ты не отправился в родные края, но снова ушел в лес?

Спас: Потому что в моем родном крае было то же самое, что и в Саймиште.

Первый судья: Ты отправился в Боснию, не так ли?

Спас: Точно.

Первый судья: Там в одном селе близ Бьелине ты созвал мусульман и призывал их не помогать немцам и их приспешни­кам хорватам, ибо, по твоим словам, их сила временна, а сербы вскоре снова об­ретут былую силу. Так ты говорил?

Спас: Так говорил тогда, так и сейчас думаю и говорю.

Первый судья: Почему же босний­ские мусульмане так близки сербам?

Спас: По многим причинам. Они не национальное меньшинство, но религи­озное. Но и по вере они нам ближе, чем некие христианские сектанты, и несрав­ненно ближе всех крещеных агности­ков, материалистов и атеистов.

Первыйсудья: В Боснии ты напал со своими людьми на немецкий военный склад и захватил продовольствие?

Спас: Однако никто не может утвер­ждать, что бил кого-то и, тем более, убил. А продовольствие я захватил у за­хватчиков и вернул его хозяевам - го­лодным крестьянам.

Первый судья: В некоторых городах оккупированной Сербии немецкое командование приказало местным властям открыть публичные дома для не­мецких солдат. Ты, не имея на то ника­кого права, вмешался в это дело и раз­бросал повсюду листовки с угрозой, что убьешь каждую сербскую женщину, кото­рая пойдет в эти бордели. Этим ты вос­препятствовал проведению санитарно-­медицинских мероприятий Верховного командования. Как ты на это ответишь?

Спас: Я поступил так, как следовало поступить сербскому воину и христиани­ну. Я придерживаюсь принципа, что ни­кто не может продавать свое тело людям, не продав при этом свою душу дьяволу.

Первый судья: А почему это тебя так задело?

Спас: Меня это задело потому, что я свято берегу образ и честь прославленной сербской женщины - матери, сест­ры, девушки. Именно потому я и ушел в горы, чтобы защитить и жизнь, и прав­ду, и образ своего народа. Окажись вы на моем месте, вы бы тоже так поступи­ли, господин подполковник?

Первый судья: Не знаю, что бы я сделал... Однако здесь тебя допрашивают, а не меня. Ты обвиняешься еще и в том, что вместе со своими бандитами остана­вливал на дорогах немецкие грузовики, набитые сербскими парнями. По прика­зу Верховного командования всех безра­ботных молодых людей следовало хва­тать и отправлять на работы в Рейх. Ты разоружал наших охранников и отпус­кал парней по домам. Кроме того, ты ве­зде по селам советовал чабанам держаться подальше от дорог, чтобы не угодить в плен к немцам. Так это было? Спас: Совершенно верно. Я поступал так и по совести, и по приказу своего на­чальства. Но за это меня следует благо­дарить, а не судить.

Первый судья: Как это?

Спас: Тем самым я спасал честь нем­цев. Точно так же прежде поступали тур­ки, которые отнимали у сербских мате­рей их детей и воспитывали из них яны­чар, веками наводящих ужас на Европу. Мне тяжело представить, что один из ведущих народов христианского мира в двадцатом веке повторяет преступле­ние прошлых времен.

Гестаповец: Ты сравниваешь немцев с турками и думаешь, что этим ты нас унизишь. Между тем, я не считаю это унижением, потому что турки тоже господствующая раса, как и мы, немцы. Различие только в том, что сейчас тур­ки, как господствующая раса, отступают, а немцы, как господствующая раса, наступают.

Спас: Именно поэтому некоторые на­блюдатели указывали, что ваша нацио­нал-социалистическая партия, отбро­сив христианство, подхватила знамя Магомета, выпущенное из слабеющих турецких рук. Может быть, ваша партия провозгласит в Германии ислам государ­ственной религией?

Гестаповец: А что ты об этом дума­ешь?

Спас: Я думаю, что турецкое господ­ство принадлежит прошлому, немец­кое - мигу современности, а Христово господство - будущему и вечности.

Гестаповец (гневно): С ним ты отпра­вишься на виселицу или в сумасшедший дом!

В ту ночь со вторника на среду было рас­стреляно еще 25 узников из барака N99.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава третья

Я и мы

От начала мира людей мучит одна проб­лема. Это проблема отношений «я» и «мы» и ценности того и другого. Почти все проблемы человечества сводятся к этой теме.

В начале Господь сотворил одного че­ловека, одну личность в тварном мире. И ценность той единственной личности Творец определил словами Да будет господин всего, поставив человека над всем со­творенным миром. Другими словами, пусть все будет под человеком, а чело­век - под Богом. Этим с самого начала было определено отношение человека к Богу. От этого отношения зависели все остальные отношения человека, такие, как отношение к самому себе, к природе, к ангелам. Как отражение Личности Три­единого Божества, человек имел право с достоинством называть себя «Я». Какое счастье!

И все-таки Господь решил: нехорошо, что человек будет один и сотворил ему жену из его ребра с тем, чтобы двое были одна плоть. Таким образом, рядом с именем «Я» появилось имя «Мы». Две личности, но одно тело. И одно, и двое - одновременно.

Здесь начало и личности, и общества. При сотворении человеческого рода Господь навсегда решил мучительную проблему отношений «Я» и «Мы» без конфликта. «Я» Господь признал за об­раз и подобие Божие, а «Мы» было веле­но быть одной плотью. Этим было ясно подчеркнуто значение личности и зна­чение общества.

Но как только грех нарушил отношения между человеком и Богом, сразу же нарушились и отношения людей между собой.

Да, нарушились отношения между братьями, и хотя их было тогда всего двое на всем земном шаре, одному из них стало тесно, и напал Каин на Авеля, брата своего, и убил его, чтобы освободить­ся от уз общества, чтобы лишь его лич­ность действовала на свете, то есть быть без «Мы». И остался он без брата, но и без Бога и без истинной личности - ско­рее демон, нежели человек. Ибо истин­ную полноценную личность человека невозможно представить без Бога, сво­его Первообраза, и без связи с Богом.

Этот случай из первого столетия че­ловеческой истории страшным эхом отозвался в восемнадцатом столетии в двух противоположных теориях, у Ниц­ше и Маркса. Обе эти теории появились в Германии на немецком языке. Ницше стоял на позициях «Я» без «Мы», а Маркс на позициях «Мы» без «Я». Оба они были яростными безбожниками. В наше время корабль человечества пыта­ется пройти между этими двумя остры­ми голыми скалами.

Своеволие личности и безволие лич­ности - вот две крайности нашего вре­мени. И та, и другая крайность марши­рует, стиснув знамена. Против кого они выступают? Против человеколюбия и боголюбия, против любви. Обе эти крайности имеют одну общую отпра­вную точку - отрицание Бога. Отвергая Бога, они тем самым отвергают и лю­бовь, ибо исток любви в Боге. А отвер­гая и Бога, и любовь, они создают в ду­шах страшный вакуум, пустоту, которая быстро заполняется адским дымом не­нависти. Ненависть разлагает и индивидуума, и общество и весьма запутывает отношения между «Я» и «Мы».

Если бы ненависть могла правильно выстроить эти отношения, тогда было бы логично считать: чем больше нена­висть, тем легче решение проблемы. Со­гласно этому, нужно было бы стараться увеличивать ненависть в мире. А это все же противно и разуму, и сердцу, и опыту людей, и, думаю, и опыту животных.

***

Остается, следовательно, любовь. Даже под властью ненависти люди мечтают о любви. Ибо любовь и во тьме светит, и тьма не объяла ее. И под темной властью ненависти любовь имеет множество сторонников. Победа любви есть и Бо­жья победа. Ибо любовь - это не прила­гательное к слову Бог, но имя Бога. Раз­ве не сказано: Бог есть любовь? Поэтому любовь в вечности с победой венчана, а во времени она, прежде всего, победи­тельница в стычке с ненавистью.

Ненависть в состоянии ставить вопро­сы и отражать проблемы, но никогда не решает их. Под ненавистью мы подразу­меваем злорадство, зависть, мститель­ность, эгоизм и все остальные отравы ду­шевные, которые, если бы превратились в микробов, заразили бы все воды в мире.

Любовь уже решила проблему «Я» и «Мы». Бог Любовь поднял единственно человека, хотя и грешного, до заоблач­ных высот неба, а душу человеческую превознес выше ценностей всего мате­риального мира.

Как пастырь добрый, Он оставил 99 овец и пошел искать одну заблудшую овцу.

Как лекарь милостивый, Он лечил прокаженных, и слепых, и расслабленных, и увечных, очищал их и мыл, кор­мил и украшал, и ставил их в ряд найден­ных и спасенных. Отвергнутых и прези­раемых Он призывал к Себе и сажал среди первых за трапезой Своей.

Как царь могущественный, Он и мерт­вых считал Своими гражданами, как и живых. Давно умерших и списанных со всех человеческих счетов Он заносил в Свою Книгу живых.

Как добрый садовник, Он каждое от­дельное дерево окапывал, подрезал, по­ливал и выпрямлял.

Как добрый зодчий, Он каждый ка­мень отдельно тесал и шлифовал до тех пор, пока под Его рукой Мастера этот самый нестоящий и всеми другими строителями отброшенный камень не получал правильного облика и светлой окраски.

Не обращая внимания ни на благодар­ность, ни на неблагодарность человече­скую, Он заботливо спешил каждого обратить и поправить. Он страстно желал, чтобы никто из людей не пропал в хаосе безличности.

Так Бог Любовь решил проблему «Я». А общество?

Общество, которое Он создал, являет­ся скорее организмом, чем организаци­ей. Какая организация на свете тождест­венна организму тела человеческого? Он сотворил общество, которое пред­ставляет единое тело: Да будут двое едина плоть. Это семья Божья, составленная из малых богов с целью быть совершенными, как Отец Небесный.

Мы говорим о христианском общест­ве, об обществе Христовом, которое имеет истинную картину жизни и точ­ную карту пути к своей цели. Это есть Церковь Божия, единственное рацио­нальное общество на земле, которое по­стоянно говорит о рае, но и не ищет, и не обещает рая на земле.

Только в обществе-семье, а не в обще­стве компаньонов, в семье, где и умер­ших считают своими активными членами, ясно определены отношения между «Я» и «Мы». Все члены этого общества помогают друг другу только для того, чтобы их сообщество обрело большую силу и помогало бы каждому в отдельно­сти и давало бы ему возможность возвы­сить свою личность до наивысших вы­сот и красот, чтобы любой индивидуум был достойным членом бессмертной се­мьи Божьей в Небесном царстве.

В этом новом, всегда новом, обществе не теряется и не уменьшается ценность личности, как в обычном обществе лю­дей, но как раз увеличивается. Общест­во - Церковь дает возможность каждо­му индивидууму развивать свои запове­данные добродетели, которые составля­ют ценность личности. Ибо, где еще че­ловек может показать добродетели, ес­ли не в обществе? Где проявятся мило­сердие, терпение, жертвенность и, пре­выше всего, человеколюбие, если не в обществе своих ближних? И как еще че­ловек дошел бы до познания самого се­бя в других и других в себе?

ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь со среды на четверг

В эту ночь Спас Спасович появился в по­лосатой как зебра арестантской робе. И щеки его были располосованы синяками и кровоподтеками, а на лбу красовались две шишки, как два почетных рога. Пра­вая рука отекла и онемела, высовываясь из рукава, она была протянута к судьям.

Доктор Адлер взглянул на него и, ус­тыдившись, склонил голову и спросил:

Председатель: Ты ли это, Спасович?

Спас: Да, я, господин полковник.

Председатель: Ты плохо выглядишь. Как ты себя чувствуешь?

Спас: Очень хорошо, господин пол­ковник, благодарю. Подтверждаю слова Священного Писания, что дух бодр, плоть же немощна.

Председатель: Отчего ты не опуска­ешь руку?

Спас: Теперь она меня не слушается.

Председатель: Может, тебя нужно от­править в больницу?

Спас: Благодарю, господин полков­ник, но я уже вроде как в больнице. Сей­час весь мир больница, а я единствен­ный здоровый в этой больнице.

Гестаповец: Он или сумасшедший, или симулянт. Скорее, второе.

Обвинитель: Господа судьи, капитан Спасович обвиняется в том, что активно старался объединить все сербские груп­пы в борьбе против немцев. Много раз он пробирался в Черногорию и Македо­нию, чтобы напомнить черногорцам и македонцам, что и они принадлежат к сербскому народу, и агитировал черно­горцев и македонцев выступать вместе с сербами. Своей агитацией ему удалось превратить горы Македонии и Черного­рии в военные лагеря, что принесло и приносит нашим войскам большой урон. Из этого следует логичный вывод,

что именно он и есть главный зачинщик бурного веселья в бараке №99 по поводу покушения на великого вождя Рейха.

Первый судья: Что ты можешь отве­тить на это, Спасович?

Спас: Я могу повторить то же самое, что уже говорил на слушании дела в Бел­граде. Я не отрицаю, что создавал в Чер­ногории и Македонии партизанские от­ряды по заданию Сербского Верховного командования, но...

Гестаповец (перебивает с ненави­стью): Какое еще Сербское Верховное командование?! Банда разбойников и авантюристов - вот твое «верховное командование»!

Спас: ...но никакой агитацией я не за­нимался и не учил черногорцев и маке­донцев становиться сербами. Наоборот, это мы в Сербии учились у черногор­ских поэтов и витязей вести себя, как истинные сербы. А македонцы - это те же сербы с верой, обычаями и диалек­том наших древних единых сербских предков.

Первый судья: Однако вы все же три разных народа.

Спас: Мы гораздо больше единый на­род, чем пруссаки и баварцы, которые называются одним именем - немцы. Ибо пруссаки и баварцы отличаются и по ве­ре, и по языку, и по судьбе, и по мучени­честву. Поэтому для нас естественно ра­ботать вместе в мирные времена и вое­вать вместе в военные годы. Поэтому я считаю своим долгом всех их призвать к борьбе против немцев, но не против Канта, Лессинга, Гёте и Шиллера, но против немецких преступников и их со­юзников, которые убивали наших лю­дей, жгли села, грабили города, рушили церкви, бомбардировали больницы и родильные дома, насильно сгоняли на работы сербскую молодежь.

Гестаповец подал знак одному из кон­воиров, и тот кулаком ударил Спаса по лицу так, что потекла кровь. Спас мед­ленно поднял левую руку и попытался стереть кровь.

Спас (конвоиру): Если я лгу, докажи, что это ложь, а если говорю правду, то за что бьешь?

Председатель раздраженно приказал конвоиру покинуть зал суда, а Спасу ве­лел сесть. Потом, повернувшись к геста­повцу, воскликнул: Я не понимаю, кол­лега, как можно наказывать кого-либо, не вынеся приговор. Немецкий Закон это запрещает.

Гестаповец: Да это не наказание, а лишь намеки на лютую смерть, которая ждет этого сербского разбойника.

Председатель: Но мы не можем знать, не доведя судебное расследова­ние до конца, будет ли обвиняемый осу­жден на смерть.

Гестаповец: В этом-то вся наша беда, что вы не знаете. Между тем каждый не­мец должен знать закон о спасении оте­чества. Поэтому долг каждого немецко­го патриота уничтожать на месте пре­ступления любого, кто препятствует спасению нашей родины. И тот, кто это­го не делает, - предатель.

Председатель (побледнел и резко поднялся): Предатель тот, кто не подчи­няется приказу Вождя. Я получил от Фюрера разрешение провести это рас­следование до конца недели. Вы поня­ли, господин оберштурмбанфюрер?

В этот момент раздался вой сирены, оповещающей об атаке американских бомбардировщиков. Свет погас. Все су­дьи бросились в бомбоубежище. Пере­пуганный конвоир на цыпочках после­довал за старшими офицерами в спаси­тельный бункер. Спас остался один в мрачном зале суда, сидя на скамье под­судимых. Поврежденная рука сильно ныла, голова трещала от боли, но он умел гасить боль таинственным духовным деланием.

***

Темнота не мешала Спасу. С тех пор, как он оказался в неволе, капитан полюбил мрак и едва мог дождаться ночи, чтобы остаться в темноте и тишине наедине со своими мыслями. Он часами сидел на своей узкой койке, предаваясь молитве и размышлениям. Своим самым близ­ким друзьям он признавался, что ночь ему мила, как любовь матери. Мрак при­носил свободу, невозможную днем, воз­носил над временем и пространством. Темнота скрывала тюремные стены, по­глощала границы между странами и на­родами, границы между прошлым и бу­дущим, прятала его тело от глаз и остав­ляла ему только душу, и он мог беседо­вать сам с собой без свидетелей. Тьма возносила его в небесные дали, откуда люди казались ему лучше, чем днем, вы­зывали жалость и соучастие, а соучастие украшает и людей, и всякую живую тварь под небесами. О блаженство но­чи! О благословенная тишина! Не спе­ши, заря, не занимайся, день! Во мраке он был среди наилучших собеседников и без людей. Его самым лучшим и самым великим собеседником был Господь...

***

Внезапно посреди комнаты возник какой-то сгусток света. Он стал разрас­таться в букет бенгальских огней, рассы­пающийся искрами. Спас смотрел на это диво во все глаза. Постепенно вихрь искр стал принимать человеческий об­лик и превратился в элегантного госпо­дина во фраке с цилиндром на голове и сверкающей тростью в руках. Он силь­но хромал на одну ногу, а лицо его было неопределенное и взгляд тупой. «Узна­ешь меня, враг? - пролаял незнакомец хриплым голосом старого пса. - Я тот, от которого трепещет небесный пре­стол, а ты пытаешься мне противиться? Я доктор над всеми докторами, я избав­ляю людей от здоровья, от истины, от согласия, от милосердия, от набожно­сти и от всех других так называемых до­бродетелей. Я доктор всех известных наук и употребляю во зло все человечес­кие знания. Я управляю миром с помо­щью шести злоупотреблений: злоупот­ребление властью, злоупотребление богатством, злоупотребление красотой те­ла, злоупотребление искусством и злоупотребление едой и питием. С помо­щью этих злоупотреблений я показы^­ваю людям в своем магическом зеркале Землю недостижимую, и они мчатся туда, как безумные. Но когда они думают, что уже подбежали к воротам рая, я повора^­чиваю зеркало обратной стороной, и они, разочаровавшись, отправляются обратно. Я делаю это, чтобы потешить мое подземное царство и подорвать ав­торитет небесного престола. Кто ты такой, чтобы иметь дерзновение откры­вать людям глаза и разглашать тайну Земли недостижимой?! Не Раб ли ты Того, Кто висел на Дереве и Который тем Де^­ревом меня искалечил? О-ой! - взвизг­нул элегантный господин и стал испу­ганно озираться и отмахиваться тро­стью, словно обороняясь. - Кто это бьет меня? Кто еще здесь? Ты удивля^­ешься, откуда у меня столько доктор­ских степеней? Да они всегда были мои­ми. Я их не получаю, а, наоборот, награждаю ими всех тех, кто пишет диссерта^­ции и книги против Того, чей ты раб. Я подсказываю им идею и неслышно дик­тую, что им следует писать против Него, чтобы отомстить Ему за мое увечье и мой стыд. Это моя главная цель, а мои методы - ложь и насилие. О, если бы ты, раб Истины, знал, как сладко лгать, интриговать, оговаривать невинных, совращать девственниц, а еще слаще на­блюдать насилие человека над челове­ком! Если бы ты, раб Милости, знал это, ты поклонился бы мне как всемогущему богу. Поклонись мне, сожги рукопись о Земле недостижимой, и я сделаю тебя сча­стливым! Я превращу тебя в султана Ма­рокко или, если хочешь, всей Африки. Кто здесь? Что это шуршит? Знаю, тебя интересует, почему я сейчас не так часто появляюсь на людях, как бывало в старые времена, разве нет? Ха, это и есть моя хитрость. Покуда я сам откры­то являлся людям, все люди знали меня, боялись и избегали меня. Теперь я при­думал нечто поинтереснее. Я больше не являюсь, чтобы люди подумали, что ме­ня нет. И действительно, в этом веке все уверены, что меня нет, что я не сущест­вую. Пока люди знали, что я существую, они любое зло мне приписывали, меня ругали и осуждали. Поэтому все были милосердны к тем, которые согрешили, и многое прощали друг другу, обвиняя во всем зле одного меня. Теперь все по-другому. Я все модернизировал. Теперь я скрыт от глаз людских, и поэтому те­перь человек человека обвиняет за вся­кое зло, люди разучились быть милосердными и не умеют прощать. G тех пор, как я перестал являться людям, они стали ограниченными и недальновидными, теперь они не считают меня ис­точником зла, а обвиняют во всем один другого. И они бьются друг с другом, пы­таясь искоренить зло, а я, царь зла, на­блюдаю за этим и наслаждаюсь. И я все глубже ухожу в подземелье, чтобы люди совсем забыли о моем существовании. Таким образом, мои дела идут все успеш­нее мне во славу. Мои агенты действуют в Азии и Африке, а я ударяю по Его глав­ной твердыне - по Европе. И вот, видишь, Его главная крепость, Его Европа в огне пожарищ, рушится и пропадает. Списки Его, так называемых, спасенных становятся все короче, а мое царст­во зла переполнено. Кто это заглядыва­ет в окно? Кто это входит в двери? Это заговор против меня? А ты все еще ве­ришь, что Европа выстоит? Говоришь, что в Европе народные массы идут за Ним? Знаю, но я приведу их всех в свой загон, как глупую скотину. Именно так мои верные ученые мужи называют народные массы, которых они воспитыва­ют и перевоспитывают в духе зла по мо­им рецептам. По правде говоря, есть еще одна причина, по которой я должен скрываться. Те люди, что следуют за Ним, носят одно оружие, которое разит меня наповал. Это... ну ты знаешь... Его знак. О-ой! - взвизгнул опять элегант­ный господин и завертелся вокруг себя, отмахиваясь тростью вправо и влево, вверх и вниз. Приблизившись к Спасу на несколько шагов, он внезапно обер­нулся здоровенным козлом с рогами до потолка. - Посмотри на меня сейчас! - взвизгнул он. - Сейчас я козел. Я могу превратиться в любого и во что угод­но - такова моя сила, не то, что Он, Ко­торый мог явиться лишь как человек, причем не как богатый господин, а как жалкий бедняк, что воняет рыбой. У Не­го не было ни одного диплома. Он изг­нал моих младших из людей и послал их к свиньям, но за это Он должен сделать мне одну уступку. Обещал Он отдать мне всех грешников, что на Страшном суде будут с левой стороны. Он назвал их баранами. Поэтому я царь над баранами. Да я и сам больше люблю гордых коз­лов, чем глупых овец. Я уверен, что на Страшном Суде большинство будет на моей стороне. Предлагаю тебе выйти из числа Его овец и перейти на мою сторо­ну. И сожги свою рукопись. Сожжешь или нет? Если нет, тогда... - В этот мо­мент козел превратился в огромную змею и прошипел: - Тогда я тебя сейчас проглочу», - Сказав это, змея обвилась вокруг Спаса и разинула пасть.

Но тут Спас поспешил сделать знак Креста в воздухе - и змея пискнула, кольца ее ослабли, и она лопнула с гром­ким хлопком. И все исчезло во мраке, а помещение суда наполнилось смрадом. Повисла зловещая тишина. Спаса про­шиб холодный пот. Он перекрестился и стал молиться Богу, и молился долго...

Наконец пришли два конвоира и отве­ли его в камеру.

В ту ночь расстреляли еще 25 заклю­ченных из барака N99.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава четвертая

Свобода и еще два понятия

В древности о свободе не рассуждали. Люди считали, что быть свободными так же естественно, как и дышать.

В наши дни ни о чем так много не го­ворят, как о свободе.

И о здоровье люди не говорили бы, ес­ли бы не видели угрозы болезней. Свобода под угрозой, поэтому о ней так много говорят. Угроза для свободы возникла не сегодня, она была всегда и издавна, но в наши дни она наибольшая^. Каким образом можно покушаться на свободу? Точно так же, как можно покушаться на чужой хлеб, на чужое имущество, на достоинство человека или народа.

Человек покушается на хлеб своего соседа, когда, отнимая у него хлеб, приумножает свой, и тогда он сыт по горло, а сосед голоден.

Так же обстоит дело и с имуществом. Когда один присваивает себе с избытком, другой остается без крова и очага. Точно так же обстоит дело и с честью, достоинством и властью.

И так же со свободой. Потеря свобо­ды означает передачу свободы многих одному. Насколько тирания неограни­ченнее, настолько лично у тирана сво­боды больше, чем у остального народа. А когда тиран полностью неограничен, тогда он имеет полную свободу, а народ свободы не имеет вообще. Точно так же было во времена фараонов, когда фара­он имел в своей личной собственности всю землю египетскую, а народ не имел ничего. А кто имеет всю собственность, тот имеет и всю свободу, и наоборот.

Такое состояние, было ли оно создано легально, было ли достигнуто произво­лом, народы не могли долго терпеть.

Отсюда - убийства султанов и царей, диктаторов любого наименования. От­сюда бесчисленные мятежи, революции и кровавые войны на протяжении всей истории человечества.

Демократии, как древние, так и совре­менные, возникли как лекарство от ти­рании. Власть одного заменялась вла­стью многих или всех. Исходной точкой любой демократии было желание рас­пространить свободу на многих или на всех.

Однако и при демократии свобода для всех не гарантируется. Как стул не мо­жет устоять на одной ножке, так и сво­бода в одиночку не может устоять. Что­бы удержаться, нужны еще две вещи, а именно, истина и милость (собственно говоря, любовь, если бы мы смели упот­ребить это слово нынче).

Вот эти три нераздельные понятия га­рантируют стабильность, возрождают мир, увеличивают силу и умножают здо­ровье и радость.

О, как бы я хотел, чтобы на таком устойчивом стуле смогли отдохнуть и уста­лые измученные люди, и настрадавшие­ся народы!

***

От чего погибла афинская демократия? Ложь и эгоизм - вот две подруги, кото­рые всегда покушаются на свободу и от которых свобода всегда бежит в страхе.

Что постоянно угрожает свободе в на­ше время? Одиночество - без истины и милости. В современном демократичес­ком обществе свобода защищена зако­ном и записана в демократических уста­вах. Свобода стала понятием государст­венным и национальным, в то время как истина и милость остались понятиями частными, понятиями личных убежде­ний и личной доброй воли.

Поэтому современная демократия христианских народов, как и демокра­тия языческая, напоминает стул с одной ножкой. Единственная разница, что, благодаря христианской вере и разви­той частной инициативе, в современной демократии имеются две другие «ножки», но в этом мало толку, потому что они коротки и болтаются в воздухе. Свобода одинока. Сама она не может защитить себя ни от лжи, ни от эгоизма. Она может только на миг защититься от тирании. Но ее постоянное существова­ние возможно лишь при отсутствии лжи и эгоизма. Ей нужны истина и милость, чтобы с помощью них обороняться от лжи и эгоизма, чтобы ее осветить и об­лагородить. И тогда свобода, освещен­ная истиной и облагороженная милостью, будет вечно мила людям и оста­нется с людьми до тех пор, пока будет существовать человечество.

Свободу люди должны выращивать, как садовое дерево. Лишь невежды отождествляют свободу с неограниченным своеволием и безнаказанной дерзостью. Это происходит потому, что они не зна­ют света истины и славы милости. Свобода подобна шелку, который легко грязнится, или молоку, которое быст­ро киснет в нечистой посуде.

Афинская свобода была нераздельно связана с почитанием богов, хотя и лож­ных. Свобода христианских народов не связана с почитанием Бога, хотя и ис­тинного. Ложная вера эллинская счита­лась исключительной защитницей де­мократии эллинской. За это Сократ по­платился головой. Истинная вера хри­стианская не признается защитницей демократии. Перикл должен был прино­сить жертвы фантастическим божест­вам Олимпа. Все же многие представи­тели современной демократии не чувст­вуют обязательств по отношению к вере большинства своего народа, а иногда да­же считается передовым как можно больше презирать эти обязательства. Народная вера, вера истины и милости в христианских демократиях, пользует­ся только той защитой, которую имеют и многие суеверия и ложные теории.

Таким образом, Бог оскорблен, а совре­менная свобода обеднена и повреждена без поддержки истины. Но свобода, не освещенная истиной и необлагороженная милостью, грязна и груба. Такая свобода, как и всякая святыня, мстит за себя. Свобода мстит таким образом, что бежит от общества людей, которые лишают ее истины и милости, а ее место занимает ненавистная диктатура и тирания. Познайте истину, и истина вас освобо­дит. От чего освободит? Освободит от всякой лжи, лицемерия, грубости и вульгарности.

Я есть истина. Без меня ничего не можете. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Я Отец ваш, Который на небесах, а вы братья между собой.

Если бы это Откровение дошло до Де­мосфена, он бы по-другому защищал демократию афинскую. И если бы это дошло до эллинского философа Плато­на, он написал бы мудрые книги о чело­веческом обществе.

***

Без веры в Бога ни рабство невозможно вынести, ни свободу удержать.

На вратах любой христианской стра­ны следовало бы написать крупными бу­квами слова апостола Павла: К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ва­ша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу (Гал. 5, 13).

Следовательно, согласно христиан­скому учению цель свободы есть добро­вольное служение Богу и своим ближ­ним, служение по любви. И рабство есть служение хозяину, но не добровольное, а по принуждению, без личного досто­инства и ответственности.

Чем больше свободы, тем должно быть больше личное служение и личная ответственность. При этом душа челове­ческая усовершенствуется и обожается. И Сын человеческий пришел не для того, чтобы Ему служили, но чтобы Он служил.

К несчастью, до сегодняшнего дня свобода главным образом используется для удовлетворения желаний плоти. Но так не может долго длиться, иначе не ос­танется свободы.

На смену нам должно прийти более интеллектуальное, сознательное и сове­стливое поколение, чем наше, которое будет понимать свободу как святыню, немыслимую без истины и милости. Святая истина, святая свобода и святая милость - триединое целое.

Истина не ограничивает свободу, но придает ей смысл, показывает цель и хранит от порчи, а милость облагоражи­вает для добрых дел.

Поистине, такой свободе людей будут радоваться Небеса и все будущие поко­ления.

ПЯТАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь с четверга на пятницу

В эту ночь Спаса Спасовича не ввели, но внесли в зал суда. От тяжких побоев ру­ки и ноги отказывались ему служить. Поэтому конвоиры внесли его в гробу. Гроб был мелкий из-за экономии дерева, в соответствии с приказом Командова­ния. Отекшие неподвижные руки Спаса были раскинуты в стороны, и он выгля­дел, как распятый.

Председатель (изумленно спрашива­ет конвоиров): Почему вы принесли его в гробу?

Конвоир: Господин полковник, мы принесли его в гробу, потому что не на­шли никаких носилок, а сам он не мо­жет идти. А гроб случайно оказался сво­боден, вот мы и...

Председатель (в смятении повернув­шись к судьям): Господа, здесь самоволь­но хозяйничает какая-то таинственная рука и, используя недозволенные гру­бые способы, препятствует законному ходу судебного расследования. Я не могу так. Прошу вас, господа судьи, задавайте вопросы обвиняемому.

Первый судья: Жив ли ты, Спас Спа­сович?

Спас: И жив, и мертв, как посмотреть, господин подполковник.

Первый судья: Как это?

Спас: Просто. Я мертв как ваш раб, но жив как слуга Христа. Скоро я перешагну через смерть, как через кротовый холмик, и перейду в царство, где не зна­ют ни о рабстве, ни о смерти.

Первый судья: Ты бредишь, капитан Спасович?

Спас: Может быть, но мой бред умнее и полезнее для всего вашего народа, чем немецкая философия Фейербаха, Марк­са, Гегеля и Ницше.

Первый судья: Что же ты думаешь о нас?

Спас: Поскольку вы придерживаетесь упомянутых философов, я думаю, что вы тоже мертвецы, которых зароют в землю чуть позже меня. Только моя ду­ша перескочит через могильный холм, а ваши души, без крыльев Господних, сор­вутся с могильного холма в глубины цар­ства сатаны.

Председатель: Довольно об этом. Разве вы не видите, что Спасович лучше вас разбирается в вопросах филосо­фии? Пусть обвинитель зачитает обви­нение и свои предложения.

Обвинитель: Господа судьи, обвиняе­мый Спасович своими словами и дейст­виями показал себя непримиримым вра­гом немецкого национал-социализма. Об этом свидетельствуют откровенные вы­сказывания в Белграде и здесь, в лагере, и, наконец, его рукопись, которую мы ча­стично заслушали и в которой наш не­мецкий военный идеал в войне за терри­тории назван Землей Недостижимой. Кро­ме того, узники барака N99 называют его главным зачинщиком мятежа во время

покушения на Вождя немецкого народа. Поэтому обвиняемый заслуживает смертной казни. Смягчить наказание могло бы только покаяние обвиняемого и его согласие на деле доказать готовность сотруд­ничать с немецкими военными и полицейскими властями в Сербии.

Первый судья: Ты слышал, Спасович?

Спас: Так же, как и вы, господин подполковник.

Первый судья: Ты все понял?

Спас: Как и мой обвинитель.

Второй судья: Ты понял, Спасович, что будешь неизбежно приговорен к смерти, если не раскаешься и не ста­нешь сотрудничать с нами?

Спас: Все люди приговорены к смер­ти, и я, да и вы, господин майор. Мы на­зываем смерть естественной, когда че­ловека убивают микробы, и неестест­венной, когда роль микробов выполня­ют какие-то люди.

Гестаповец: Всякая наглость имеет предел! Чего вы ждете, почему не рас­стреляете его?

Председатель: Да разве вы не види­те, что он как раз хочет, чтобы мы, нем­цы, взяли на себя роль микробов? А я бы не спешил это его желание исполнить.

Второй судья: Спасович, будь реали­стом и не фантазируй больше. Пустыми словами ты не сможешь оправдаться и избежать смерти, но только делами мо­жешь спасти свою жизнь. Поэтому...

Спас: Так говорится в Священном Пи­сании, что человек спасет жизнь свою делами. Но каких дел вы ждете от меня?

Второй судья: Мы ждем, что ты поко­ришься нам и поможешь усмирить Сер­бию, подобно вашим лидерам в Белгра­де. Тем самым ты облегчил бы нам даль­нейшее осуществление наших мировых целей. А мы достойно наградим тебя.

Спас: Я искренне уважаю тех серб­ских патриотов, которых вы упомянули. Я считаю, что они покорились вам не ради наживы или наслаждения изменой Родине - они подневольные рабы, как и я, - но по принуждению, пытаясь спа­сти хотя бы часть сербского народа, который вы и ваши союзники обрекли на верную смерть. Но это их судьба, их путь, а не мой.

Второй судья: Не будь дураком, Спа­сович. Люди меняются в соответствии с ситуацией. Не упрямься. Вспомни, что речь идет о твоей жизни. Мы от тебя многого не требуем, а предлагаем мно­гое. Прежде всего заяви через белград­ские газеты, что твоя борьба с немца­ми - безумие, а затем призови сербов сложить оружие и покориться закон­ным немецким властям. В этом случае мы отпустим тебя на свободу и поможем занять высокое положение на твоей ро­дине, соответствующее твоему уму и характеру.

Спас: Другими словами, вы требуете от меня, чтобы я погубил душу, спасая тело.

Кто-то из присутствующих: Браво! Всех охватило какое-то беспокойство. Председатель приказал нарушителю по­кинуть зал суда.

Второй судья: Видишь, Спасович, ты ослеп от ненависти к немцам.

Спас: Бог отцов моих и ваших Свиде­тель, что у меня нет ненависти к немецко­му народу. Я не знаю, как это доказать на деле, но я могу отдать свою кровь любому больному немцу, которому это нужно.

Снова кто-то из присутствующих: Браво!

И снова по рядам пробежало какое-то волнение, но понять, кто это крикнул, было невозможно.

Гестаповец (сердито): Ты, ничтоже­ство, не стоящее и тридцати грошей, от­дай свою мерзкую славянскую кровь больным псам, а не немцам!

Спас: Вы дали мне высокую цену, гос­подин оберштурмбанфюрер, по сравне­нию с ценой, которую дали евреи Госпо­ду моему. Вы меня переоценили, но бла­годарю вас...

Председатель: Вернемся к делу, гос­пода!

Обвинитель: Господа судьи, если об­виняемый отвергает наше благородное предложение спасти его жизнь, тогда необходимо устроить очную ставку с остальными узниками барака N99, чтобы смертный приговор имел полностью законную форму.

Председатель: Хорошо. Предлагаю завтра допросить здесь всех свидетелей. После очной ставки зачитаем послед­ние страницы его рукописи, а потом вы­несем приговор.

Гестаповец: На основе Закона о воен­ных преступниках выражаю протест. Очная ставка ни к чему. Требую закон­чить судебное расследование, вынести приговор и привести его в исполнение.

Председатель: К сожалению, я дол­жен отклонить ваше предложение. Ес­ли бы мы собирались так поступить, мы не стали бы терять столько време­ни на судебное расследование проступ­ков этого человека. Приказываю завт­ра вечером устроить очную ставку об­виняемого со свидетелями из того же барака.

Гестаповец: Но эта очная ставки не­возможна!

Председатель: Почему невозможна?

Гестаповец: Я повторяю, что это не­возможно.

Председатель: Заседание закрыто.

В ту ночь было расстреляно еще 25 узни­ков из барака N99.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава пятая

Новое состязание

Что нового, - спрашиваю себя. - Что нового на этом старом свете, Спас Спа­сович? Только Христос.

Все другое устарело и из-за частого об­новления истерлось, как старый ремень на колесе. Еще немного, и ремень обор­вался бы, и колесо мира остановилось бы, когда явился Христос.

Что появилось на свете вместе с Хри­стом?

Новая логика, новая сила, новые го­ризонты, да и новые состязания.

Но насколько важно, что от основа­ния все обновилось, настолько важно, что от основания все стало добрым - все, что пришло в мир с Ним и через Него. Ибо многое из того, что люди называют новым, не доброе. К тому же оно и не новое, а перекрашенное или перела­танное старое. Спаситель сошел с не­бес, чтобы обновить ветхого человека, чтобы переродить его изнутри, чтобы претворить его в нечто совсем новое, подобно тому, как Он претворил хлеб и вино в тело и кровь Свою. И еще, чтобы старое состязание во зле заменить новым состязанием в добре.

Новый человек есть начало нового че­ловечества, и новое состязание есть на­чало нового общества. Ибо пока люди остаются прежними, все старо; и калей­доскоп истории показывает только но­вые отблески старого испорченного со­держания. А именно старое испорчен­ное содержание души человеческой принуждает людей состязаться во зле. Дирижером этого древнего состязания во зле является тот имярек, отец всякой лжи, который манит людей ложным сча­стьем, обещая им земной рай, а это есть не что иное, как Земля Недостижимая. Обманутые им завоеватели мира умирали, как преступники; богачи, как нищие; тираны, как презренные рабы; гордые су­лители счастья, как несчастные; презирающие святыни, как самоубийцы, обольстители и обольстительницы, как сумасшедшие.

В чем состоит новое состязание? Если кто-то набожен и весь отдается молитве, а ты стараешься быть еще пра­веднее и порядочнее него, вот это и на­зывается новым состязанием.

Или если есть кто-то смиренный и кроткий, и миролюбивый, и чист серд­цем, а ты стремишься во всем этом быть ему равным или его превзойти, то разве это не состязание в добре?

Если ты милосерден и помогаешь, ве­ликодушен и прощаешь, храбр и защи­щаешь, тогда ты участник этого состяза­ния святых людей.

Если ты поступаешь с людьми так, как бы ты хотел, чтобы они поступали с то­бой, тогда ты среди самых достойных. Если ты воспылал любовью ко Христу, распятому за тебя, и волен жизнь свою принести Ему в дар, как ответный пода­рок, и готов умереть за Него, тогда ты превзошел самого себя во времени и пространстве и обеспечил себе место среди апостолов и мучеников в бессмертном царстве небесном.

Если ты праведностью, молитвой и подражанием лучшим христианам уничтожишь в себе всякое зло, а увеличишь всякое добро в мыслях, чувствах и де­лах, тогда ты станешь примером нового человека и учителем новоначальных.

Если назвать дело Христово револю­цией, тогда это совершенно выдающая­ся революция в истории мира. Ибо Вождь этой революции желал пролить Свою кровь, а не чужую, за воплощение в жизнь Своего идеала, Своего царства. Это и было засвидетельствовано на Гол­гофе. Тогда двенадцать миллионов анге­лов были готовы избавить Его от смерти и победить Его врагов, видимых и неви­димых. Это все ново для старого мира.

Александр Македонский и Цезарь, Байязит и Тамерлан, и, к сожалению, крещеные Филипп II, и Елизавета, и Фридрих, и Бонапарт, как и многие дру­гие, создавали свои царства на чужой крови, стараясь не пролить своей. Так же пытаются поступать и некоторые нынешние диктаторы, которые, не ус­воив уроков истории, стараются пере­играть других во зле... Поэтому их зло и находит, и они будут записаны в сино­дик врагов Христа. А созданные ими царства будут вскоре опрокинуты одним мизинцем Господним. И будут они сме­тены с пути, по которому Христос ведет человечество, и будут превращены в развалины, как и все прежние царства, основанные на силе.

Революция Христа создала братское общество: братство новых людей, ради которых умер Христос. Идея христиан­ского братства включает в себя и свободу, и равенство.

***

Давайте перевернем две-три страницы современной истории. За последних триста лет в Европе произошли две кровавые революции: французская и русская. Французская революция свою программу выразила тремя словами: свобода, равенство и братство. Следо­вательно, братство у нее было на пос­леднем месте. С тех пор французская революция мучается, пытаясь осуществить лишь идею свободы, а идеи равен­ства и братства и не стоят еще на пове­стке дня.

Русская революция преуспела в осуще­ствлении другой идеи французской ре­волюции, в равенстве, а идеи свободы и братства замолчала.

Революция равенства не только не до­билась до сегодняшнего дня равенства, но поделила русский народ на три кас­ты: пресытых, несытых и голодных, или: полноправных, малоправных и бес­правных.

Почему обе эти революции, свершив­шиеся в христианском мире, ставили идею братства на последнее место или совсем ее презирали, как некую Золушку среди идей?

Ответ ясен. Потому, что обе эти рево­люции были атеистические, обе отрица­ли существование Бога. А когда отверга­ется Бог, тогда нелогично говорить и о братстве людей. Где нет общего Отца, там нет и братства. Смешно было гово­рить людям: мы все братья, хотя не име­ем единого отца!

Следовательно, где не признается единый Отец всех людей, там нет и братства. Где нет братства, там непре­рывная злоба, неудовлетворенность и древнее роковое состязание во зле. Поэ­тому я считаю, что обе эти европейские революции начались не с того края, ста­вя то, что должно быть в начале, на пос­леднее место. И когда революционеры ­атеисты время от времени произносили слово братство, они имели в виду не ис­тинное братство, но братство утилитар­ное, подразумевая под братством объе­динение людей на паях, организован­ное по их методу. А если бы вожди рево­люционеров обеих европейских рево­люций поставили бы идею истинного братства на первое место, они не опозо­рили бы свои имена столькими злодея­ниями.

Что же делать?

Нужно переставить слова и говорить так: братство, свобода и равенство. Или просто - братство, и достаточно. Ибо где есть братство, там будут и свобода, и равенство.

Но изменить последовательность этих слов нелегко. Это могло бы быть целью некой третьей революции.

Эта третья революция, по правде го­воря, начата гораздо раньше двух этих европейских революций, она началась задолго до двадцатого столетия. И она еще идет и будет идти. Логика этой ре­волюции такова: Единый Отец на небе­сах, единое братство людей на земле, одно лишь состязание между людьми - состязание в добре.

ШЕСТАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь с пятницы на субботу

Спаса Спасовича опять внесли в зал суда в том же гробу. Тело его было покрыто белым полотном, лицо рушником, а обе руки силой засунуты в гроб.

Председатель (кричит): Опять?! Конвоиры вытянулись как по команде смирно, щелкнули каблуками, но ничего не ответили.

Председатель: Снимите с его лица полотенце.

Появилось лицо осужденного, однако оно выглядело не как лицо человека, а напоминало огромный баклажан.

Председатель (покраснев от гнева и стыда): Спасович, кто тебя так избил?

Спас (едва слышным голосом): Тот, кто презирает свою душу, но кого я не презираю, господин полковник.

Тут гестаповец сильно закашлялся.

Председатель: Поставьте перед ним микрофон, чтобы мы могли его слы­шать и приведите всех свидетелей из ба­рака по списку подследственного.

Гестаповец: Да я же вам еще вчера го­ворил, что это невозможно.

Председатель: Почему невозможно? Или барак N99 переселился в Белград?

Адъютант гестаповца (вполголоса, иронично): Если не барак, то те, кто был в бараке, переселились туда, откуда их не выведут на очную ставку.

Гестаповец: Я повторяю, что это невозможно. Заканчивайте следствие и выносите приговор.

Председатель: Вот это как раз нельзя. Ря­довой, пригласи ко мне начальника карау­ла того сектора, где находится барак N99.

Когда явился начальник караула, председатель дал ему список почти из пятидесяти узников, которых необходи­мо было представить на очную ставку со Спасовичем. Он мельком взглянул на список и, с изумлением, воскликнул:

Начальник караула: Это невозмож­но, господин полковник. Все люди из ба­рака N99 расстреляны, кроме троих, а четвертый Спасович. Вот этих троих могу привести. Это азиат, индиец и один американец.

Председатель побледнел, как смерть, поднялся и начал ходить из угла в угол.

Первый судья (начальнику караула): Кто приказал расстрелять их до суда и вынесения приговора?

Начальник караула: Странно, что Вы этого не знаете. Расстреляли по приказу господина обер...

Гестаповец (в ярости грохнув кулаком по столу): Оставьте свое ханжество в ми­нуту, когда немецкий народ находится между жизнью и смертью!

Спас: Не бойтесь, немецкий народ не погибнет. Умрут лишь те, которые уже умерли духовно.

Возглас из зала: Правильно!

Второй судья: Пусть приведут этих троих.

Вошли трое, как призраки.

Первый судья: Как тебя зовут?

Первый узник: Меджид Искандер.

Первый судья: Откуда ты родом?

Искандер: Из Кашмира.

Первый судья: Искандер, посмотри на этого человека в гробу. Знаешь его?

Искандер: Нет, никогда его не видел.

Спас: Что, брат Меджид, не узнаешь меня?

Искандер: Ты, брат Спас!? А я думал, что ты раньше всех оказался в раю!

Первый судья: Искандер, ты заявил следователю, что именно капитан Спа­сович подстрекал вас к мятежу, призы­вал поджечь барак и, перебив карауль­ных, бежать. Повтори сейчас свои слова перед Спасовичем.

Искандер: Господин судья, мои уста умолкли бы навек, если бы я решился так оклеветать этого праведника. Ве­ликий Аллах, дай мне силы умереть прежде, чем такое сказать. В ту ночь нашего невеселого веселья именно Спас урезонивал некоторых горластых и говорил тогда, как и всегда, что нельзя радоваться чужому горю. Так нас учит и Коран.

Первый судья: Достаточно. Выслуша­ем второго.

Второй узник: Мое имя Параклана Халдар, из города Реджтаун, брахман, поручик британской армии.

Первый судья: Знаешь ли ты, Хал­дар, этого человека в гробу?

Халдар: Едва узнал его по голосу, но все-таки это капитан Спас Спасович, старшина нашего барака.

Первый судья: Халдар, ты перед сле­дователем заявил, что в ту ночь Спасо­вич приказал тебе отслужить парастас Адольфу Гитлеру, но ты это с негодова­нием отверг, что делает тебе честь, но за это Спасович ударил тебя стулом. Пов­тори свои слова перед Спасовичем.

Халдар: Господин судья, тот, кто эти слова записал, по всей видимости, принадлежит к низшей касте. Я уверен, что его ждет смерть на виселице. А за то, что он враг истины, он должен будет реин­карнировать еще тысячу раз в телах разных зверей, пока снова не превратится в человека, но опять из низшей касты. Это заявление вызвало усмешку у не­которых присутствующих. Многие ис­коса поглядывали на гестаповца и следо­вателя.

Первый судья: Значит, Халдар, ты не будешь свидетельствовать против Спа­совича?

Халдар: Если кто-нибудь решится ска­зать хоть одно злое слово об этом свя­том человеке, его душа никогда не вы­рвется на свободу из мирового кругово­рота. Мы в Индии поставили бы Спасо­вича в ряд великих Учителей Гуру.

Первый судья: Халдар, сколько вас сейчас в бараке №99?

Халдар: Нас столько, сколько вы ви­дите. С капитаном Спасовичем четверо. На прошлой неделе нас было 129.

Первый судья: А где остальные?

Халдар: Зачем вы смеетесь надо мной, господин судья? Одни с Христом, другие с Магометом, третьи с Брахмой, четвертые с Буддой.

Первый судья: Достаточно, Халдар.

Второй судья: А ты кто?

Американец: Джон Петерсон, сержант-пехотинец.

Второй судья: Ты заявил следовате­лю, что в ту ночь Спасович приказал те­бе петь американский гимн, а потом вместе с двумя товарищами пойти и убить полковника Адлера. Повтори свои показания перед Спасовичем.

Петерсон: Никакой следователь меня ни о чем не спрашивал, и я не давал ни­каких показаний, а тем более таких. Это подлая ложь! Однако в этом нет ничего странного, ибо здесь весь воздух отрав­лен ложью, как и запахом человеческой крови.

Гестаповец: Полегче, янки, ты не в Америке!

Петерсон: Поистине, не в Америке, но в темнице, а лучше сказать, в аду.

Второй судья: Значит, Петерсон, те­бя никто не допрашивал о Спасовиче?

Петерсон: Никто и никогда. Только по дороге в зал суда к нам троим подошел какой-то лощеный немецкий офи­цер и сказал, что нас расстреляют, если мы не признаем своими те слова, что нам будут прочитаны.

Кто-то из зала: Неужели так и было?!

Второй судья: А что ты думаешь о Спасовиче?

Петерсон: Спасович - самый лучший христианин из тех, кого я знаю.

Гестаповец (иронически): Для него это не очень-то лестная рекомендация!

Петерсон: Для вас, может, и нет, но для меня хорошая.

Гестаповец: Заткнись, раб!

Петерсон: Заткнись сам! Я америка­нец и свободен даже в оковах, а ты раб, хоть имеешь силу и власть. Если бы ты сидел у ног Спасовича, как и я, и учил­ся бы у него быть человеком, ты не на­влек бы на себя кровь сотен невинных людей.

Гестаповец бросился к Петерсону, но председатель оттолкнул его. Искандер поспешил к Спасу в гробу и поцеловал его распухшую посиневшую щеку. Двое других хотели сделать то же самое, но конвоиры не пустили их.

Спас: Благодарю вас, братья. Меджид, Паракрана и Джон, до свидания в мире света и свободы.

Глаза всех троих узников наполни­лись слезами, а Паракрана запричитал в голос.

Председатель: Спасович, как ты себя чувствуешь?

Спас: Как Господь Бог в Великую Суб­боту.

Председатель: По немецким законам тебе нужно было бы предоставить сей­час последнее слово. Лучше завтра вече­ром. Ты будешь в состоянии говорить, Спасович?

Спас: Буду, господин полковник. Ве­рую, что меня воскресит Тот, Кому ра­дость воскрешать мертвых, как Его вра­гам убивать живых.

ЗЕМЛЯ НЕДОСТИЖИМАЯ

Рукопись Спаса Спасовича

Глава шестая

Великая догма

Неразумность погубит нас, Господи Бо­же наш. От неразумности нашей нива Твоя зарастает сорняками, и семена Твои в опасности удушения. Поспеши, Господи, и спаси посев Свой, пока не во­зобладали сорняки.

Чем больше знают сыны человеческие, чем меньше они разумеют. Они переполнены знаниями о глубинах мор­ских и высотах небесных, однако наряду с увеличением количества знания растет и непонимание. Еще немного, и они бу­дут все знать, но ничего не понимать. И меньше всего будут понимать Тебя и себя.

Отрекшись от Тебя, Верховного Разу­ма, они с гордостью и злобой двинулись на познание дел Твоих.

Из-за их надменности и злобы Ты уст­ранился с их пути, так что нигде во все­ленной они не могут Тебя встретить. Но если они не встречают Тебя, они сталки­ваются с архиврагом Твоим, ловко за­нявшим место, которое Ты оставил.

«Вкусите, люди, с древа добра и зла! - шепчет им архипротивник Твой. - Ме­шайте добро со злом. Ни одна еда не вку­сна, пока со злом не смешана. Помешай­те добро со злом и станете богами! » - Так учит их архипротивник Твой.

Развелись они с Твоим разумом и не понимают, что ложка зла отравляет боч­ку добра. Ибо отрава есть отрава, не ва­жно, принимают ли ее всухую или вы­пив бочку отравленной воды. В обоих случаях они отравятся и умрут. И кто вернет их к жизни кроме Тебя, Господи­на жизни?

Дух обмана вселился в сынов царства, и они, как пьяные, валятся направо и на­лево. Все - однорукие!

Они богаты знаниями о вещах и фак­тах, но от них ускользнуло познание истины. Из-за этого они ткут без основы, как плетет паук свою паутину на ветру.

А духу обмана это доставляет радость, как и всякая глупость, беспорядок и хаос. Приблизься, Господи, и настигни тех, что бегут от Тебя. Вразуми их, пока они не сотворили хаос в себе и вне себя, во всем мире.

Обессилевшие души христианские ищут религию без догмы. Они предпо­читают мелководье у своих ног, где лег­ко видится дно, и мелкие рыбешки, и жабы и змеи на дне. Они страшатся глу­бин озерных, а еще больше глубин Божьих. Они забыли слово Господне ры­бакам: Идите в глубинны!

Как это случилось, что материалисты и безбожники предписывают свои дог­мы, что крепче стали, а псевдохристиа­не не придерживаются божественных догм своей веры?

Они говорят: догмы эти тяжелы, не­понятны и непрактичны! Как будто Бог должен управлять по разуму человеческому, мелочному и огрубевшему, а нелю­ди - по разуму Божьему, согласно Лого­су, Логике Небесной.

Они жалуются: какое практическое значение имеет, например, догмат о Триединстве Святой Троицы?

В христианстве нет ни одного догма­та, который не имел бы практического значения и не применялся бы в жизни. Без догмата о Триединстве Святой Троицы все человеческие теории в об­ласти психологии, педагогики и социо­логии ошибочны. Все эти науки Хри­стос обновил явлением догмата о Пре­святой Троице.

О Триединстве Бога свидетельствует и небо, и земля, утверждал евангелист Иоанн Богослов.

На небесах: Отец, Сын и Дух Свя­тый - единый Бог; на земле, в душе че­ловеческой: разум, сердце и воля - еди­ный человек.

Три этих силы, или способности ду­шевные, содержат в себе суть души че­ловека: силу мысли, силу чувства и силу деятельную. Если все эти три силы оди­наково и гармонично развиты, тогда ду­ша человека троична и едина, подобно Триединому Богу на небесах. В этом слу­чае человек действительно будет обра­зом Божиим, живой микроскопической картиной Бога на земле. И в таком чело­веке пребывает мир, сила и радость.

Но если одна из сил душевных разви­та несоразмерно с двумя другими, тогда душа троична, но не едина, а поделена на части, дисгармонична, не имеет в се­бе мира, силы и радости. Она ищет не­что, но не знает, чего ищет. Фактичес­ки, она ищет себя, свою цельность, свою полноту. Поэтому души первого рода цельные, а второго - фрагментарные. Первые души есть образ и подобие Триединой Святой Троицы, а вторые - образ и подобие Троичного Божества без единства, вроде индийского божест­ва Тримурти, где Брахма - созидатель мира, Вишну - хранитель, а Шива - разрушитель, или египетской Троицы, где Осирис, Изис и Хорус пребывают в вечной кровавой распре. Если боги таковы, то каковы же тогда люди?! Это Троица, но не Триединая. Это Троица, но не Святая. Война в душе гонит на войну с людь­ми. Это разбитое зеркало, в котором Святой и Троичный Бог не может уви­деть отражение Своего лика. Это музы­ка, но не симфония, а джаз.

***

Кто разрушает Святую Троицу своей ду­ши?

Это интеллектуал, который весь в на­пряженных мыслях, но с притупленны­ми чувствами и захиревшей волей. Од­нако и мысли его ошибочны, потому что не орошены любовью и не оправда­ны стремлением к добрым делам.

Кто разрушает Святую Троицу в себе? Это сентиментальный человек, кото­рый целиком охвачен чувствами, но лю­ди о нем говорят, что он чувствителен без меры, но не имеет ни разума, ни воли. Кто еще разрушает Святую Троицу в себе?

Это человек сверхактивный, по харак­теру боксер, гладиатор, который охва­чен целиком сильно развитой волей, но без чувств, без сострадания, без ясного света разума.

В Святой Троице все свято: Святой Отец, Святой Сын и Святой Дух. Следо­вательно, и в троичной душе человечес­кой все должно быть свято: святой ум, святое сердце и святая воля. Отсюда следует, что в человеческом обществе должна быть святая любовь, святой брак, святая семья, святая дружба, свя­той народ.

Когда сыны человеческие начнут вос­питывать свои души и строить свое об­щество на примере верховного догмата о Триединстве Святой Троицы? Смотри­те, воспитывать на древнем языке сво­его народа означает хранить и питать. Когда же они начнут питать души свои Святой Троицей?

Эту милую и сокровенную тайну Боже­ственного бытия открыл своим верным последователям Сын Божий. Он разметал бисер перед - людьми, чтобы откро­вением этой тайны объяснить людям сущность истинного Бога и нормально­го человека.

Когда же и мы начнем принимать об­раз Божий? Но ведь уже многие начали. Это все Святители Божии. Это те, кото­рые Святым Духом очистились, святой любовью окадились, святыми делами ук­расились и стали живыми храмами Бога и обиталищами Святой Троицы. Не на­зывают ли их так в древних книгах? И не таким ли обещано вечное Царство, но не в Земле Недостижимой, а в Небес­ном Царстве Христовом.

Люди-звери, в душах которых нет единства Троицы, цари «ни по милости Божией, ни по воле народной», ведут и всегда будут вести войну против Святой Троицы. Однако сказано в пророчестве, что потом примут царство святые Всевышнего и будут владеть царством вовек и вове­ки веков. И еще раз повторено: царство, и власть, и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего, Которого царство - царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться Ему (Дан. 7, 18, 27).

Вопреки всем бурям и шквалам это царство невидимое растет и только рас­тет, и во время мира, и во время войн. И силу этого царства не могут одолеть ни люди, ни ад. Ибо существует только Его царство, а Земля Недостижимая - лишь призрак.

МОЛИТВЫ

Капитана Спаса Спасовича

Огради нас, Господи, от безбожников. Сотвори стены из ангелов Твоих меж­ду ними и нами, как некогда Ты сотво­рил стены из вод Красного моря. Отовсюду окружили нас и хотят пото­пить нас в смерти, ибо желают, чтобы нас не стало.

Они смеются над Тобой, разве Ты не слышишь? Они издеваются над нами из-за Тебя, разве Ты не видишь?

Они пьяны от запаха крови человече­ской и радуются слезам сирот.

Вопли мучеников звучат песнями для них, а писк раздавленных детей - слад­кая музыка.

Они отнимают хлеб у сынов Твоих и бросают его своим псам.

Когда они выкалывают глаза людям, гиены в ужасе разбегаются, бормоча про себя: мы этого не знаем.

Когда они сдирают кожу с живых, вол­ки воют: мы этого не умеем.

Когда они отрывают груди у матерей, псы лают: мы этому только теперь у лю­дей учимся.

Когда они священников осыпают го­рящими угольями, змеи шипят: мы про­сто невежды в науке о мучениях.

Когда они попирают Твой крещеный народ, дикие вепри хрюкают: ничьи по­севы мы так не топчем.

Когда они поливают смолой девствен­ниц и сжигают их, Нерон им сквозь смех кричит из ада: идите ко мне, побратимы!

Из их глаз брызжет огонь, уста изрыга­ют мерзость, ноздри извергают пакость. Смерть проросла сквозь их сердце и охватила их души, а жизнь отвратила свои живительные воды от них.

Спаси нас, Господи, от безбожников, а от диких зверей мы сами спасемся.

Избавь нас от людей бездушных, а от бездушных каменьев мы сами легко уклонимся.

Душа безбожника мертва, как гнилой плод в материнской утробе.

Огради нас от врагов Твоих и наших, закрой нас высокими стенами от земли до неба из крыльев ангелов Твоих.

Мы скрываем свои слезы от людей, чтобы они не смеялись над нами, и таим свои вздохи, чтобы они не издевались над нами.

Однако мы плачем и воздыхаем пред Тобой, ведь Ты все видишь и праведно судишь.

Господи, защити нас, спаси люди Твоя ради имени Твоего и славы Твоей. Аминь.

II

Склонитесь, звезды, отворись небо, все­ленная поднебесная, поклонись Творцу. Воссияйте светом, серафимы блиста­ющие, и громыхните громом, херувимы грозные.

Пусть восстанет в своем величии все ангельское воинство, и все силы ангель­ские пусть повернутся ликами ко Пре­столу славы, любви и силы и воспоют песню Творцу:

О Всемогущий и Всеславный Боже, Господь всех святых, плотских и бес­плотных сил! Над Тобой нет никого, на кого Ты мог бы смотреть, так посмотри на тех, что стоят под Тобой, в прахе зем­ном, в бренном теле, посмотри, услышь, смилуйся и спаси их.

Укрепи их, Боже, чтобы они вытерпе­ли муки, чтобы выдержали муки и удер­жали веру.

Да будут достойные воспевать с нами хором Трисвятое и Тебя величать. Аминь.

СЕДЬМАЯ НОЧЬ СУДА

Ночь с субботы на воскресенье

Около полуночи, после долгих препира­тельств, доктор Адлер приказал внести Спаса Спасовича в зал суда.

Вскоре появились конвойные и ввели его, а не внесли, ибо Спас Спасович больше не напоминал непогребенную мумию в гробу, но совершенно изменил­ся. Был он прям, как копье, на просвет­ленном лице сияли глаза. От синяков и отеков не осталось и следа за исключе­нием нескольких шрамов, как у студен­тов, которые увлекаются фехтованием. Он вошел широким шагом, полный соб­ственного достоинства и, когда остано­вился посреди зала, больше напоминал судью, чем подсудимого.

Все присутствующие изумленно и недоверчиво взирали на него. Одни шеп­тали: «Это он!», а другие: «Не он!» Один капитан, до тех пор скрывавший свои христианские убеждения страха ради перед нацистами, отвернулся в сторону, перекрестился и воскликнул: «Это и в самом деле он, и это чудо Божие!»

Председатель первым пришел в себя и открыл заседание суда.

Председатель: Ты ли это, Спасович?

Спас: Конечно я, господин полков­ник.

Председатель: Ты больше не болен?

Спас: Ничуть. Я сейчас здоров более чем когда-либо.

Председатель: Что же произошло, если ты так быстро преобразился?

Спас: Я воскрес, господин полковник. Я был мертв, а теперь ожил. Спаситель вернул мне жизнь. Сегодня утром, на рассвете, Он пришел к моему гробу, кос­нулся моего лба и воззвал: «Спас, встань и иди здоров и весел! »

Услышав это, двое офицеров, старше других по возрасту, подскочили от страха и бросились к выходу. Кто-то вскрик­нул: «Это призрак, а не человек!» Наступила мертвая тишина. Председатель: По законам Рейха те­бе предоставляется последнее слово. Можешь приводить любые доводы в свою защиту.

Спас: Я никогда не защищал сам себя, но только защищал истину, а истина защищала меня.

Председатель (дрожащим голосом): И все-таки ты можешь говорить все, что хочешь, в свой последний час, капитан Спасович.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Спаса Спасовича

Господа судьи! Если меня вызвали, чтобы я защищал самого себя, я буду молчать, но если ме­ня позвали защищать истину, тогда я бу­ду говорить.

Господин полковник позволил мне сказать все, что я посчитаю нужным, и я буду защищать истину, ибо самое боль­шое достоинство человека в момент жизни на земле состоит в познании ис­тины, свидетельстве об истине и в защи­те истины.

Познать истину означает то же самое, что и познать Бога, Который и есть жи­вая истина. Славянское слово истина­ это не только имя, но и выражение су­щественной особенности истины, со­стоящей в том, что истина всегда истинна, всегда отражает действительность, всегда подлинна и неизменна. Согласно этому, Истина и Бог есть два имени од­ной и той же сущности. Именно поэто­му Тот, Который объявил истину, мог сказать о себе: Я есмь истина, или, гово­ря другими словами, Я есть Бог.

Кроме того, Тот, Который объявил истину, заявил людям, что они ничего не смогут делать без Него, то есть без истины, сказав: Без Меня не сможете ниче­го сделать.

Наконец, Он напомнил людям, чтобы они не погрешили против живой исти­ны, то есть против Него самого, чтобы не споткнулись бы о Камень, который сделался главою угла, говоря со страш­ной угрозой: Тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит (Мф. 21, 44).

Ваши германские предки, как и наши славянские, приняли эти слова истины с радостью и страхом подобно строите­лям, которые долго и напрасно строили на песке и вдруг нашли живой камень и начали радостно возводить здания на нем. Я сказал строить радостно, но и осторожно, и со страхом, чтобы не упасть на тот Камень или чтобы Он не упал на них, ибо Он страшно велик и могуч, и превозмогает любую силу человеческую.

Однако вы, ваше поколение, смеясь над «наивностью» ваших крестоносных предков, отвергли этот Камень, как и ев­реи отвергли его в начале. И хотя вы ев­реев теперь изгоняете, в отношении то­го великого Камня вы с ними едино­мышленники. Отвергнув Камень, что кладут во главу угла, вы начали созидать на песке древних тевтонских басен и грубой римской культуры. Целью своего созидания вы взяли подземную Валгал­лу, обиталище душ убитых в бою воинов, вместо небесного Рая, а вождем сделали Кесаря вместо Христа. Вы провозгласи­ли реальностью сны и фантазии, а ре­альность Бога назвали фантазией. И с такими якобы новыми понятиями, кото­рые фактически были извлечены из ста­рых тевтонских гробниц и римских развалин, вы повели немецкий народ на по­иски Земли Недостижимой, то есть в бой за созидание рая на земле за счет расши­рения своих территорий, порабощения или истребления остальных народов.

В число порабощенных народов, предназначенных к истреблению, вхо­дит и мой народ. Я не настолько обо­жаю свой народ, чтобы быть слепым и не видеть его грехов и недостатков. Но в тот миг, когда кто-то смертельно стра­дает, бесчеловечно говорить о его недо­статках и грехах. А мой народ сейчас страдает смертельно. Даже римские воины, Пилат и его сотник голгофских стражников имели похвальные слова для Великого Страдальца.

Сербский народ никогда не знал мно­го, однако всегда знал главное, то, что человека делает человеком и христиа­нина христианином. И грамотные, и неграмотные знали главное. С тех самых пор, когда мой народ принял крещение и начертал крест на своем знамени, он видел в личности Христа истину, а отражение той истины - в личностях Святи­телей, витязях веры и мучениках за ве­ру, которых народ после их смерти радо­стно прославлял как живых и бессмерт­ных. Народ прославлял их как знатоков истины, свидетелей истины и защитни­ков истины.

Именно такую Истину, в Личности и в личностях, сербский народ понял и принял как подлинную и единственную истину. Ею он жил, ею он крепился и ле­чился, о ней перед миром свидетельст­вовал словом и поведением, ее украшал дивными храмами, символичными обы­чаями, ее воспевал, пред ней плакал, за нее боролся, за нее умирал. Об этом сви­детельствуют и ваши немецкие истори­ки, путешественники и художники. Благодаря такому пониманию истины, сербский народ научился ценить личность человека несравненно выше, чем вещи, то есть выше, чем обладание какой-либо собственностью или каки­ми-либо материальными ценностями. Отсюда, не богач, не ученый, не властитель, но Святой есть идеал сербского на­рода. Несмотря на то, что мы на Балка­нах застали эллинскую культуру, более значительную и прекрасную, чем рим­ская культура, которая соблазнила вас, мы эту высокую эллинскую культуру счи­тали ничтожной по отношению к исти­не Христа. Мы не хвастались и своей христианской культурой, ибо считали все дела рук человеческих преходящим прахом по сравнению с величием Боже­ственной истины, личного достоинства человека и человеческого характера.

И вот на такой народ, господа, неожи­данно напала немецкая армия со своей необузданной богиней мщения и кары, фурией Нибелунгов, рыцарей-язычни­ков. Во имя кого и чего? Во имя ли куль­туры? Разве не стыдно вашему великому народу с открытыми глазами идти за слепой культурой, которая поносит Бо­га и ублажает желудок? Из-за чего? Толь­ко из-за того, что сербский народ не мог допустить продвижения по своей земле немецких войск против греков, своих единоверных братьев, чью землю он ис­пользовал в Первую Мировую войну, чтобы изгнать вас со своей земли и ос­вободить отчизну.

Еще и из-за верности вашим старым противникам, которые помогли нам вы­стоять против вашего нападения в той Первой войне. Кое-кто из немецких сле­дователей в Белграде спрашивал нас: «А вы, сербы, уверены, что вас ваши союз­ники не предадут?» На это я тогда отве­тил, что это не наша забота, а наших со­юзников. Если предадут, они предадут свою душу, а не нашу.

Вы с правом гордитесь «старой немец­кой верностью» своим союзникам. И я бы первый похвалил эту черту характе­ра вашего народа, если бы нынешний союз имел бы благородную цель, а не Зе­млю Недостижимую.

Но если вы похваляетесь «старой не­мецкой преданностью», почему же осуж­даете сербов за их известную всем предан­ность? И если вы нас так бьете за доброде­тели, как же вы нас били бы за пороки?

В первые дни немецкого вторжения на нашу страну весь сербский народ сокрушенно говорил: Это Бог наказывает нас за грехи наши! Однако когда вы, вскоре после оккупации страны нашей, начали проливать сербскую кровь ручь­ями, а союзники ваши реками, весь на­род наш шептал о вас и ваших союзни­ках: «Пропали! Захлебнутся они серб­ской кровью!» Этот шепот слышен и се­годня по сербским селам, раздается в сербских лесах, и будет громче, чем больше ваши карательные отряды будут рушить, топтать и уничтожать нашу бед­ноту и их жалкое имущество.

К пролитой на сербской земле крови вы в эти дни добавили и кровь этих не­винных людей из моего барака. Этим вы превысили всякую меру - и Божескую, и человеческую, и зверскую.

Поэтому, чего вы можете ожидать, кроме наказания Божьего? Вы напали на Истину, и Истина отомстит за Себя и за своих. Вы упали на тот страшный Ка­мень и разобьетесь об Него, как стекло.

Я говорю вам пред небом и землей: если вы немедленно не покаетесь и не перестанете уничтожать мой народ и другие народы, с вами случится самое страш­ное: этот грозный Камень упадет на вас и раздавит вас. И вам не поможет ни ва­ша физическая сила, ни культура, ни полная телега знаний о вещах, но без понимания истины.

Вы обманули сами себя и вас обману­ли. Обманули вас те, которые предста­вили вам Христа как слабака и слюнтяя. Читая Евангелие о милости Христа и о Его любви, они пропустили его грозные слова об этом страшном Камне - Кото­рый есть Он Сам, - а от этих слов сты­нет кровь в жилах. Кто нападет на Хри­ста, тот разобьется, а на кого Он напа­дет, того раздавит. Он угрожает карой за неверность в любви и презрение к милости. Он есть огонь, который греет, но может и сжечь.

Я знаю, что меня ожидает. Вы наказы­ваете и за острые взгляды, а тем более за острые речи. Меня ожидает то, что вы называете смертью, а я - новой жиз­нью. Я знаю, что с места поединка за Ис­тину я иду в объятия Истины. Я отправ­ляюсь в единственное вечное Царство, которое реально в отличие от призрач­ной Земли Недостижимой. В это царство двадцать столетий назад первым всту­пил раскаявшийся разбойник с Голгофы (какой дивный урок для вас!), а сегодня это царство стало многолюднее всех царств земных. В этом огромном царст­ве есть и Небесная Сербия, и она гораз­до сильнее Германии. Там пребывают сербские святые, мученики и праведни­ки. Население Небесной Сербии в наше время увеличилось более чем на милли­он сербских жертв, которых вы с ваши­ми незавидными союзниками преступ­но изгнали с этого света. Вы их гоните, а Господь и принимает, чтобы они стали вашими судьями в определенный срок.

Знаю, то, что я говорю, с точки зре­ния вашей философии - безумие, как и то, что ваши философии - безумие пред Богом. Господь покарал безумием вашего последнего философа (Ницше), чтобы образумить вас, а вы приняли его за своего вдохновителя и учителя в этой войне.

Вы, господа, скоро сокрушите мою те­лесную оболочку, что отнюдь не герой­ство, но душа моя отлетит к вечной ра­дости. Однако вечная моя радость все же омрачена вашим отношением к Ис­тине, отношением немецкого народа к Истине. Ибо немецкий народ находится в центре христианского Запада, и народ этот многочислен, силен и предприимчив. Находясь в центре, он всегда бу­дет иметь возможность или, будучи сам отравлен, отравить весь мир, или, буду­чи сам излечен, излечить всех.

Когда по милости Спасителя моего предстану пред ликом Его, я буду мо­литься не только за свой крестоносный народ, но и за народ немецкий, чтобы Он вас преобразил, воскресил и спас.

Спаситель мой, господа судьи, воскре­сил меня из мертвых только для того, чтобы я вам это все сказал. А теперь, пожалуйста, вершите либо волю Божью, либо волю вашу, как вам будет угодно.

***

Закончив свое последнее слово, Спас Спасович поклонился судьям и выпря­мился, как победитель, который выиг­рал битву. Лицо его озарилось необыч­ным сиянием, как некогда воссиял лик архидиакона Стефана. Его существо пе­реполнило все помещение суда, и каза­лось, будто только он один здесь, а все остальное - лишь его тень. Своими яс­ными очами он словно прожектором высвечивал лица судей, которые, поту­пив взгляд, один за другим склоняли го­ловы к земле.

ПРИГОВОР

После того, как Спаса вывели из зала, между судьями вспыхнул желчный спор о виновности обвиняемого. Председа­тель и двое судей считали, что Спасович не виновен в том деле, за которое его привлекли к ответственности, и его не­обходимо освободить. А гестаповец, су­дебный обвинитель и адъютанты (кото­рые фактически не имели права голоса) тряслись от злобы и громогласно, заглу­шая всех, требовали смертного пригово­ра. Спор перешел в ссору, затянувшуюся до рассвета. И уже когда рассвело, когда завыла сирена воздушного налета амери­канской авиации, был вынесен приго­вор, которым обвиняемый Спас Спасо­вич был признан невиновным, но вместе с тем был перемещен в другой концентрационный лагерь сербских узников.

РАЗВЯЗКА

В тот самый день доктор Адлер был вы­зван в Берлин. Там он внезапно умер неизвестно от чего. Перед смертью он ус­пел передать своей жене некий бумаж­ный сверток. В том свертке был и про­токол судебного заседания по делу Спа­са Спасовича. Он сказал своей супруге: «Здесь правда о самом дорогом челове­ке, которого я имел счастье встретить в своей жизни». Это его подлинные сло­ва. Господин Адлер распорядился пере­дать этот протокол после завершения войны какому-либо сербу, другу Спаса.

Сербии, чтобы продолжить борьбу за свободу своего народа. Однако есть мне­ние, что он принял постриг и, как мо­нах, живет в каком-то монастыре.

Но как бы то ни было, известно, что ни смерть, ни люди не имеют власти над Спасом Спасовичем.

Дальнейшая судьба капитана Спаса Спа­совича покрыта тайной. Некоторые утверждали, что его убил тот самый свире­пый гестаповец; другие говорили, что он дожил до 1945 года и вернулся в горы Сербии, чтобы продолжить борьбу за свободу своего народа. Однако есть мнение, что он принял постриг и, как монах, живет в каком-то монастыре.

Но как бы то ни было, известно, что ни смерть, ни люди не имеют власти над Спасом Спасовичем.

 

---

К главной странице